эмоционально неустойчив. Склонен к эксцентричному поведению. Страдает определенной формой дислексии, потерей способности читать. Набрал приличный балл по физике и низкий по большинству остальных предметов. Результаты детектора лжи довольно хаотичны, но так почти всегда и бывает.
Простой случай – отправить его домой. Только вот у Алика квота. Он обязан завербовать определенное число агентов, выведать ценную информацию (или выдумать ее). Решающими были сведения об «У-2», которым Алик не вполне доверял. Двадцать пять километров? Двадцать семь с половиной километров? Так высоко не летают. Если подняться на двадцать семь километров, можно увидеть души праведников с нимбами. О метеосамолете Освальда допрашивали офицеры ГРУ, военной разведки, и они никак официально не отозвались о полученной информации. Что они могли сказать? Если парнишка плохо читает, может, он точно так же плохо считает?
Алик сел в изогнутое кресло.
Масса опасностей связана с тощей фигурой этого Ли X. Освальда, невинного юнца, который забрел в периферийные участки Центра и заставил задуматься серьезных людей. Отслеживают ли американцы его передвижения? Отдали бы они его в наши лапы, если бы полагали, что ему известно нечто важное? Ацуги – ключевая база. У нас есть отчеты Ханны Браунфельс, выуженные из документов Седьмого департамента (Япония, Индия и т. д.) Первого Главного управления. В каком-то смысле мы и так уже далеко зашли с этим мальчишкой, открыли ему слишком многие из наших методов. Несмотря на тесты и беседы, возможно, мы знаем о нем меньше, чем он о нас. Где-нибудь в Пентагоне ждут не дождутся, когда можно будет поковыряться у него в мозгах.
Алику платили за то, чтобы он сводил себя с ума.
Проверка выявила одно – Освальд не из того теста, из которого лепят агентов. Для этого нужно самообладание и выносливость, сила воли. А этот парень играет в пинг-понг у себя в голове. Но Алику он нравится, нужно организовать для него что-нибудь пристойное. Главное – подальше от Москвы. Там, где нет западных журналистов, нет возможности использовать его для пропаганды. Обеспечить ему уютную квартиру, хорошо оплачиваемую работу, приличную дотацию от Красного Креста – стимулы, чтобы остаться в этой стране. У Алика были все основания полагать, что Ли X. Освальд в конце концов получит советское гражданство, станет убежденным марксистом и довольным работником, будет ходить на лекции и групповую физкультуру, встроится в систему, найдет свое место в истории или в географии – в общем, то, что искал. Подлинный Освальдович.
Однако Алик рекомендовал бы какое-то время продолжать наблюдение, куда бы парня ни отправили.
Ли точно не помнил, видел ли уже этого чиновника. Их было так много, все в одинаковых темных костюмах.
Чиновник сказал, что его запрос о советском гражданстве еще не рассматривался. Вместо этого ему выдали удостоверение личности, не имеющей гражданства, за номером 311479. В любом случае, бумажка оказалась довольно красивой.
Чиновник сообщил, что его отправляют в Минск. Он произнес название города с оглушительной четкостью, будто У него болели зубы.
– Это в Сибири? – отпустил шутку Освальд.
Чиновник рассмеялся, пожал американцу руку, затем крепко хлопнул его между лопатками и выпроводил наружу, в снегопад.
На следующий день Красный Крест выдал Освальду пять тысяч рублей, что едва не сразило его наповал.
Еще днем позже свежевыбритый Ли X. Освальд отправился на поезде в свой Минск. В семи часах езды от Москвы ему удалось минут двадцать поспать на деревянной полке, на матрасе и подушке. Потом он съел пирожок с мясом и выпил чаю, и ему показалось, что в жизни не ел ничего вкуснее. За окнами поезда в русских сумерках простирались безмолвные заснеженные леса.
2 июля
Дэвид Ферри ехал на «рамблере» к югу мимо химических заводов, где излишки газа выгорали красным и желтым пламенем. Чуть поодаль заметил лачуги сборщиков устриц, торчащие на сваях над болотной травой. Он направлялся в местечко под названием Уэйдинг-Пойнт, загородную дачу Кармине Латты. Он проехал мимо знака «тупик», мимо «посторонним вход воспрещен», помахал рукой трем мужчинам, что совещались на лужайке, затем свернул на грунтовую дорожку. В Уэйдинг-Пойнте люди все время совещались. Ферри каждый раз наблюдал, как они толпятся у входных дверей или сидят в машине на дорожке, изрытой колеями: четверо крупных мужиков теснятся б «фольксвагене» чьего-то племянника, поглощенные серьезным разговором.
Сгорбленные спины, повторяющиеся жесты, стиснутые челюсти и застывшие взгляды, сама структура группы, некий дух исключительности, тела наклонены к центру круга.
Ферри умел распознать гештальт серьезного разговора. Когда-то он заочно учился психологии у итальянских специалистов. Это было задолго до того, как «Восточные Авиалинии» уволили его за моральное разложение и лживые утверждения о медицинском образовании. Как будто диплом помогает разрешить загадку Товарища Рака. Они навсегда отобрали у него форму.
Он ехал к старому домику в заболоченной пойме, где Кармине и его мальчики любили отдыхать. Во дворе четверо парней жарили козла на вертеле. Ветхость домишки не попадала под определение деревенского шарма, под крышей лепились ласточкины гнезда. Ферри поставил машину в тени и вошел в дом. Седовласый мужчина с ясными глазами, жилистый, древний, сидел на диване со стаканом в руке. Дряхлый, лицо рябое, искаженный и вороватый взгляд герцога с портрета. Порой в его присутствии Ферри переживал благоговейный трепет такой силы, что становился частью сознания этого человека и воспринимал мир, комнату, движущую силу власти так, как их воспринимал Кармине Латта.
Кармине владел игровыми автоматами. У Кармине были проститутки везде, до самого Боссиер-Сити, где можно подцепить дурную болезнь, просто прислонившись к фонарному столбу. Ему принадлежали казино, тотализаторы, наркобизнес. До прихода Кастро к власти он владел третью всех наркотиков Кубы. Теперь у него имелся флот по ловле креветок, поставляющий продукцию из Центральной Америки. Бизнес в целом приносил ему миллиард долларов в год. Кармине владел мотелями, банками, музыкальными автоматами, торговыми автоматами, судоверфями, месторождениями нефти, экскурсионными автобусами. На скачках государственные чиновники потягивали лимонный коктейль с бурбоном в его ложе. А началось с того, что он вложил полмиллиона наличных в предвыборную кампанию Никсона в сентябре 1960 года. Как называли мальчики, «неслабый конвертик».
– Мой друг Дэвид У. Ферри. «У.» от чего сокращение?
– Упьюсь вусмерть, – ответил Ферри.
Кармине засмеялся и указал на шкафчик с напитками. В комнате находился еще один человек, Тони Асторина, водитель и телохранитель, иногда и курьер. Почему-то его прозвали Тони Толкач. Они с Кармине предавались мрачным воспоминаниям о генеральном прокуроре. Роберт Кеннеди превращался в навязчивую тему для обсуждения, стоило Кармине где-нибудь задержаться на десять минут. Кармине имел против него зуб. Ферри видел, как в его глазах вспыхивает злость на Бобби Кеннеди, решительная, отточенная, тщательно продуманная ярость, будто худощавое лицо старика несло в себе некую утонченную тайну, последний суровый расчет.
– Так я о чем говорю, – произнес Асторина, – вся эта история тянется еще с Кубы. Посмотри, что творится теперь, это Министерство юстиции, этот постоянный нажим… Если бы мальчики в тот раз убрали Кастро, все пошло бы совсем по-другому.
– Это справедливо лишь наполовину, – ответил Кармине. – Если вернуть Кубу, мы получим свободу действий. В чем ценность Кубы – с ее помощью можно ослабить нажим на материке. Но дело в том, что на Кастро все смотрели сквозь пальцы. Не слишком-то мы выкладывались.
Все трое рассмеялись.
– Убрать Кастро было мечтой ЦРУ, не более. Мальчики во Флориде просто водили их за нос. Они следили за тем, чтобы прокуроры не придрались. В любой момент могли заявить, что служат своей стране. И это срабатывало. ЦРУ всегда прикрывало их.
– Что я и говорю. Все началось с Кубы.
