него. Они громко и ожесточенно спорили. Он знает свои права. Он друг революции.
Затем отправился в советское посольство и попросил связаться с посольством в Вашингтоне. Там хранится подшивка писем. У него русская жена. Они поженились в тот день, когда Кастро наградили орденом Ленина.
Леону пришло в голову, что этот чиновник – из КГБ. Поэтому он упомянул Кириленко. Правильно ли он поступил? Во всяком случае, имя – уже какая-то связь. Еще Леону подумалось, что его фотографировали не только советские скрытые камеры, но и камеры ЦРУ, спрятанные в здании на той стороне улицы, или в припаркованной машине, или – что вполне вероятно – висящие на спутнике в небе.
Номер его комнаты – восемнадцать. Скоро октябрь, а он родился восемнадцатого. Дэвид Ферри родился восемнадцатого марта. Они как-то сидели и обсуждали это. Год рождения Ферри – 1918-й.
В воскресенье он сходил в кино днем, а потом еще раз вечером.
На следующий день появился в кубинском посольстве, позвонил в советское посольство, затем отправился туда.
Куба и Россия. С Россией еще не все потеряно. Он может туда и вернуться, если Марине дадут визу. Может просто съездить или остаться насовсем. Они снова будут жить семьей.
Леон спросил советского чиновника, пришел ли из Вашингтона ответ на телеграмму. Сказал, что в благодарность за оплату поездки в СССР предоставит информацию. Снова упомянул Кириленко.
Вечером ознакомился с номером «Эста Семана», который взял в холле. События и места на английском и испанском. Все напечатано дважды, и он постоянно переводил глаза с одного языка на другой.
На следующий день в обоих посольствах ему сообщили, что новостей нет. Он опять показал свои документы и почту. Документы придают материальность требованиям и желаниям. Человек с документами материален.
Но здесь просто бюрократическая ловушка на двух, трех языках, и ничто не помогает. Ему отказали, дело застопорили. Трудно поверить, что представители новой Кубы так с ним обошлись. Какое глубокое разочарование. Такое чувство, будто он живет в пустоте. Хочется ощутить структуру, в которую он включен, четкое определение, где его место. Но система проходит мимо него, мимо всего подряд, даже мимо революции. Он в этой системе – никто.
Третий или четвертый раз он обедал в ресторанчике рядом с отелем. Подумалось, что агентства в Штатах сейчас общаются между собой насчет этой прослушки и снимков скрыли камерой.
До сих пор он был единственным североамериканцем и в отеле, и в ресторане. Но вдруг осознал, что на него смотрят – человек за столиком у кухни, и Леон ясно видел, что это не мексиканец. Вроде бы он мельком заметил, как входил этот человек. Но смотреть в ту сторону не хотелось. Он чувствовал такое, чего лучше бы не знать. Из радио на полке доносилась музыка – может, и фанданго. Он передвинулся так, чтобы оказаться спиной к тому углу, где сидел человек. Потому что самое интересное в этом, самое странное, удивительное и необычное – Леон уверен, что это Ти-Джей Мэкки. Он осторожно пьет воду. По спине поднимается жар. С первого взгляда ясно, что этот человек не мексиканец, Широкоплечий, с короткой стрижкой. Леон вынул из кармана словарь, просто так, чтобы что-то сделать, пролистал его. Это был просто взгляд мельком, размытое пятно. Он медленно пил воду, почти для проформы, следя за собой, держался прямо и серьезно, как человек, знающий, что за ним наблюдают.
Переходя площадь, он услышал чей-то оклик: «Леон!» Но имя произнесли скорее на испанский манер, чем на английский, поэтому он решил, что обратились не к нему.
На следующий день в девять тридцать утра он сел в автобус на двенадцатое место, которое забронировал на имя Х.О.Ли. И лишь когда через семнадцать часов они подъехали к мосту между Мексикой и США, Леон осознал, что забыл посетить дом Троцкого, дом-крепость в Мехико, где Троцкий провел последние годы изгнания. От досады перехватило дыхание, он обмяк, но тут же взял себя в руки, сказав: «Ну и ладно».
Он вез два банана в бумажном пакете, и прежде чем автобус подъехал к таможне, вынул их и проглотил. Он думал, что фрукты запрещено везти через границу, а сейчас ему меньше всего нужна очередная перепалка с властями.
4 октября
Мэри Фрэнсис возила пылесос по гостиной. Она казалась себе оплывшей и какой-то гормональной. Нужно прилагать усилия, чтобы просто жить, переставлять тяжелые ноги. Пятница, уроки закончились, и она пылесосила вокруг Сюзанны, которая сидела на полу и смотрела мультфильмы про кроликов. Пропылесосила порожек между гостиной и столовой. Пропылесосила вокруг стола и под дубовым сервантом. Сегодня все тело как будто свинцовое, борешься за каждое движение.
Уин прошел мимо дверей с ножом в руке.
Она снова оттащила в гостиную пылесос, купленный пять лет назад «хувер» с корпусом в виде космического спутника. Забавно, она с пылесосом перед экраном, а Сюзанна даже не жалуется. Девочка будто смотрит сквозь нее. Слышит мультяшные голоса через вой «хувера».
После обеда Уин спустился в подвал, разобраться, что там шумит. Он видел со стороны, как идет по деревянной лестнице, слегка опустив голову и распрямив пальцы правой руки. Дома порождают шум, сказала Мэри Фрэнсис. Он ощутил запах скипидара и понял, почему человек может подсесть на скипидар, жить этим летучим, вязким, смолистым запахом. Мэри Фрэнсис говорит, что дома все время ворочаются и оседают.
Спасибо. Но за этим стоит что-то еще.
Он вернулся в гостиную и сел рядом с женой, послушать радио. Ей нравились проповедники «возрожденцев», эти люди обладают зловещим красноречием.
– Неважно себя чувствуешь? – спросил он.
– Нет, нормально.
– Хочу, чтобы тебе было хорошо.
– Все нормально.
– Иначе было бы ужасно. Тебе не должно быть плохо, понимаешь? Я этого просто не вынесу.
На коленях у нее лежал каталог «Сиэрс». Она заказывала покупки по каталогу, когда их поселяли где- нибудь в глуши. ТРОПИК ИЗОЛЯЦИИ. Что, черт побери, случилось с Мэкки?
– Не будь таким мрачным, – сказала Мэри Фрэнсис.
– Разве ты не любишь, когда о тебе заботятся?
– Но не так же.
– Домохозяйке никогда времени на себя не хватает. Но ей же должно нравиться внимание?
– Не такого же. У тебя настолько убитый вид. Просто мороз по коже.
Он рассмеялся. Было слышно, как Сюзанна прошла по кухне, напевая стишок, любимый здешними детьми. Мэкки обошел все попытки Парментера выследить его. В чем дело? Ларри сказал, что он, скорее всего, вышел из игры. Не хочет участвовать. Хочет сменить род деятельности. Все кончено. Мы сделали попытку.
Сам Парментер находился в Буэнос-Айресе, где ему показывали место новой работы. Это будущее Управления, сообщил он Эверетту. Следить за денежным обращением в мире. Перемещать и прятать деньги. Создавать денежные запасы. Финансировать крупные операции с помощью разветвленных денежных сетей.
Улан едет в Техас.
– Заметил, какой у нее небрежный тон? – спросила Мэри Френсис.
– Это же детская песенка. А что с тоном?
– Нет, дело в том, что она как бы репетирует небрежность. Чтобы мы не догадались, что поется это для нас.
– Просто небрежный тон и все.
– Где нож для мяса, которым ты отскребал краску? Все ножи куда-то деваются.
Предчувствие. Неделю назад в «Рекорд-Кроникл» появилась заметка о путешествии президента. После турне по Флориде – короткая поездка в Техас в ноябре. Остановки в Хьюстоне, Сан-Антонио, Форт-Уорте и Далласе. Три-четыре строчки, затерянные среди страниц, их заметит лишь человек, живо интересующийся местонахождением президента. Есть нечто зловещее в том, что президент Джек направляется именно сюда,
