– Мистеру Вулфу это не понравится, – прозвучало у них за спиной.
Джек направился прямо к выставочному залу. Он был темным и жутковато тихим. Рейчел прижалась к Джеку и затаила дыхание. Когда он наклонился, чтобы локтем дотянуться до выключателя, она еще крепче обхватила его за шею. Включив свет, Джек отнес Рейчел на середину зала и осторожно поставил на ноги. Он обхватил ее сзади за талию, его подбородок касался ее головы.
У Рейчел перехватило дыхание. Она окинула взглядом холсты, не зная, на каком остановиться – ей хотелось видеть все сразу. Она начала с детенышей рыси. Это была ее любимая картина. Потом настал черед белой цапли и серого кита. И одинокого арктического волка.
Рейчел вздрогнула. Она ведь не дописала арктического волка. И куропаток, и оленя, и цаплю.
– О Боже!
Гагары. Гагары, сидящие в сумерках на гладкой, как зеркало, поверхности озера. Все это сделал Джек. Никто другой не мог этого сделать. Он сделал это для нее – и получилось так красиво, так красиво!
Из глаз хлынули слезы. Рейчел была растрогана и одинока, она нуждалась в любви, хотела ее и боялась. Когда Джек привлек ее к груди, она крепко прижалась к нему.
– Не плачь, мой ангел, – утешал он. – Прошу тебя, не плачь. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Она хотела ему сказать, что сделанное им прекрасно, что она счастлива, как никогда в жизни. Хотела сказать, что любит его, но не могла справиться со слезами. Рейчел никогда так не плакала. Никогда так не любила.
Он подхватил ее на руки, и в следующий момент они уже сидели на полу. Джек начал убаюкивать ее нежно, как ребенка, и постепенно судорожные всхлипы затихли.
И тогда Джек заговорил. Его лицо было совсем рядом, голос звучал виновато, но достаточно уверенно:
– Если бы я не пришел сюда и не увидел рысят, мне бы и в голову не пришло дописывать твои картины. Бен восхищался рысятами и говорил, что это его любимая картина, и тут я вспомнил, что мы писали ее вместе. Он этого не знал, а значит, не мог ни о чем догадаться, и я загорелся этой идеей, Рейчел, просто загорелся. Я бы никогда не решился на это, появись хоть малейшие признаки того, что ты скоро очнешься, но они все не появлялись.
Он прижал ее голову к своей груди.
– Я часто мечтал, – сказал он. – И знаешь, о чем?
Она покачала головой, думая о том, о чем сама мечтала и чего желала всей душой.
– О том, что мы станем писать вместе. Я не хочу, чтобы на картинах стояла моя подпись. Подписывать их будешь ты. Я не оставлю архитектуру, но буду строить только жилые дома – дома для людей, которые смогут мне улыбаться и которым будет нравиться то, что я делаю. Когда-то я этим занимался, но это было так давно. Сидя у твоей постели, Рейчел, я вспомнил о прежней своей работе и о нас с тобой, я вспомнил вещи, которые, наверное, хотел забыть, потому что они были прекрасны, а я их потерял.
Рейчел понимала, что он имеет в виду.
– Я хочу строить дома и писать фон для твоих картин. Я хочу жить в Биг-Суре, Рейчел. Я хочу снова быть с тобой.
Рейчел прильнула к нему. Его шея намокла от ее слез. Джек нашел губами ее губы и подтвердил поцелуем все то, что только что сказал. Потом он взял в ладони ее лицо и прошептал:
– Я никогда не переставал любить тебя. Никогда.
– Но ты отстранился от меня, – упрекнула она его.
– А ты от меня ушла, – парировал он.
– Мне было больно. И источником боли был ты.
– Когда ты мне тогда позвонила, я не знал, что ты беременна. Я должен был приехать. Мне очень жаль, что ты потеряла ребенка. Наверное, тебе было очень тяжело.
– Да. Мне было тяжело.
– Ты не сердишься, что я дописал твои картины?
– Я рада, что ты сделал это. А что с Джилл?
– Все кончено. У нас с ней не было будущего. А что с Беном?
– Ничего. Совсем ничего.
– Мне нравятся твои друзья.
– А им нравишься ты. Что ты сделаешь со своим домом?
– Продам. Мы могли бы купить дом побольше, но мне нравится тот, в котором ты живешь.
– Правда? Ты в этом уверен? Ты искренне говоришь?
– Правда. Уверен. Искренне.
– А через пять лет он тебе тоже будет нравиться? – спросила Рейчел.
– Я жил один. Пять лет, десять лет, двадцать лет жизни с тобой в этом доме – это настолько лучше всего того, что у меня было… – Голос Джека задрожал, глаза увлажнились.
– Я люблю тебя, – проговорила она и коснулась губами его губ.
Откуда-то со стороны донеслось недовольное:
