последующем осмотре врач заподозрил, что положение более серьезное. — Анетт ахнула, и он пояснил: — У нее повысилось давление. Врач выписал ей лекарство, посоветовал соблюдать диету и избегать волнений.
— У нее проблемы с сердцем?
— Электрокардиограмма показала небольшое нарушение ритма. Врач предложил ей электрокардиостимулятор, но Вирджиния отказалась. Поскольку нарушения незначительные, врач не стал настаивать.
— А ты бы на его месте тоже оставил все как есть? — спросила Анетт.
— Мне трудно судить, это не моя специальность. В конечном счете выбор за пациентом. Ей также посоветовал регулярно показываться врачу. Я записал фамилию кардиолога из Портленда.
— Ну что ж, я рада, что узнала хоть что-то.
— Только имей в виду, я ничего тебе не говорил, — предупредил Жан-Поль. — Врач не должен обсуждать пациента с третьим лицом.
— Но ты же сам врач.
— Я также зять пациентки и передаю ее дочери сведения, которыми пациентка предпочла не делиться.
— Обещаю не болтать лишнего, когда буду спрашивать о ее здоровье.
А спросить Анетт собиралась обязательно. После тог что рассказал ей Жан-Поль, она чувствовала себя ответственной за мать. Наверное, учитывая историю их взаимоотношений, это могло показаться странным, но такой уж был Анетт характер. Она подозревала, что ей на роду написан принимать близко к сердцу проблемы других людей.
— Так все-таки почему вы так поздно вернулись? — спросила она уже более мягким тоном.
— Мы заглянули в кафе-мороженое.
— В половине двенадцатого?
— Томас проголодался, он почти весь день ничего не ел.
—Так ведь он весь день плохо себя чувствовал.
Анетт вздохнула. Надо же догадаться — накормить ребенка, у которого болит живот, мороженым! И это при том что отец — врач. Она не знала, смеяться или плакать от досады. У нее возникло неприятное ощущение, что она оказалась в дураках. Анетт вдруг осознала, что если так пойдет и дальше, годам к пятидесяти, а то и раньше от постоянного беспокойства она превратится в дряхлую старуху и заработает язву желудка. При этом остальные члены семейства будут по-прежнему жить беззаботно. Это казалось несправедливым.
—Мороженое, — повторила Анетт. — Интересно, с чем: с зефиром, шоколадным соусом или орехами?
«Жан-Поль не видит повода для беспокойства? Что ж, отлично. Пусть он и убирает, когда Томаса вырвет».
— С шоколадным соусом.
— На всякий случай оставь дверь в спальню открытой, вдруг ему ночью станет плохо.
— Не беспокойся.
— А я и не беспокоюсь, — отрезала Анетт. — Я здесь, а ты там, так что если кто и должен беспокоиться, так это ты.
— Ты сердишься?
Анетт была в ярости.
— А что?
— У тебя какой-то странный голос.
— Интересно, какой был бы голос у тебя, если бы твои родные велели тебе отстать от них?
— Никто тебе ничего подобного не говорил.
— Ну может, не такими словами, но примерно это. Каждый раз, когда я звоню, детям не терпится поскорее повесить трубку, ты все время повторяешь, чтобы я не беспокоилась, как будто я страшная зануда.
— Анетт, я ничего подобного не говорил. Ты вовсе не зануда.
— Тогда почему мне нельзя звонить? Я по вас скучаю, а вы разве по мне — нет?
— Очень. Но твой отъезд нас не парализовал. И это твоя заслуга, ты нас этому учила и неплохо справилась с задачей.
Злость уступила место обиде.
— Здорово. Я вас так любила, что научила обходиться и без моей любви.
— Твоя любовь нам всегда будет нужна, только не надо пичкать нас ею насильно.
—Жан-Поль!
В трубке послышалось тихое:
— Мегде![2] Извини, я неудачно выразился.
— Может быть, как раз наоборот. Ты сказал то, что маешь.
—Это прозвучало неудачно, я не люблю вести такие разговоры по телефону. Лучше отложить эту дискуссию до твоего возвращения.
—Мы уже говорили на эту тему, — возразила Анетт, нее возникло ощущение, будто из нее вынули внутренности, и не раз. — Ты считаешь, что я не даю вам вздохнуть. Что ж, предоставляю вам возможность. Я не могу уехать пока не встречусь с Джинни, а она все откладывает свой приезд, кроме того, я прекрасно провожу время с сестрами. Стало быть, я оставляю все на твое усмотрение. Если случится что- то срочное, ты всегда можешь позвонить.
Жан-Поль промолчал.
Анетт чуть не плакала. Ну почему они не могут понять друг друга, ведь они прежде так редко спорили? Почему Жан-Поль не страдает точно так же, как она, почему больше по ней не скучает? Анетт была в отчаянии. Раньше, когда речь шла о любви и материнстве, она всегда оказывалась в большинстве — на один голос.
— Я вешаю трубку, Жан-Поль. Спокойной ночи.
Анетт ждала, что он перезвонит, но телефон молчал.
Глава 10
Полночь Лиа встретила на берегу. Закутанная в плед, она сидела и завороженно смотрела на море. Лунный покрывал темную воду тонким слоем серебра. Далеко внизу, где море уже нельзя было видеть, но можно слышать, волны накатывали на скалистый берег, рассыпаясь хлопьями пены.
В Старз-Энд Лиа всюду видела красоту, сочность красок, и ночной берег не был исключением. В эту прекрасную ночь ощущения, наверное, должны были бы переполнять Лиа, однако какая-то маленькая часть ее томилась от одиночества.
Она повернулась лицом к дому. Волны, вызванные ритмичными движениями пары мускулистых рук, морщили поверхность воды в бассейне. Джесс плавал почти двадцать минут. Если судить по прошлой ночи, скоро он должен выйти из воды. Стоило Лиа об этом подумать, как буквально через пару минут он поставил локти на бортик, отдохнул немного в таком положении, потом подтянулся и выпрыгнул из бассейна. Вытерся, повесил полотенце на шею и встал к ней спиной — одинокая темная фигура в ночи. Сердце Лиа забилось быстрее. Джесс повернулся в ее сторону. Увидев, что он двинулся к берегу, она затаила дыхание. Джесс остановился на расстоянии вытянутой руки от нее и сел на камни.
— Давно здесь сидите? — спросил он.
— Нет. Да. Здесь хорошо. Спокойно.
— Вам не холодно?
— Нет.
На Лиа была ночная рубашка и сверху еще шерстяной плед, это объясняло, почему ей было тепло.
