этого места. Кроме того, я должна была сюда вернуться. Эта мысль всегда жила во мне, все эти годы. Пока был жив ваш отец, я не думала о возвращении, но после его смерти я уже не могла отбросить эту мысль. Я должна была вернуться, увидеть Старз-Энд. Мне нужно было навестить Уилла.
— Но для этого вовее не обязательно было покупать поместье, — возразила Кэролайн.
— Именно здесь я хочу умереть.
— Мама!
—Не говори так!
—Господи!
Три голоса прозвучали одновременно.
— Да, это так. — Перед лицом смерти я чувствовала в себе уверенность, которой не было и не могло быть у женщин во цвете лет.
— Но почему? — удивилась Анетт. — Вся твоя жизнь прошла в Филадельфии.
—Не вся. Значительная часть, но не вся. Я считаю, что в жизни у меня было три больших достижения. Первое — брак с вашим отцом, второе — рождение вас троих и последнее — встреча с Уиллом. Да, я считаю это достижением, когда я была с ним, я достигла таких эмоциональных высот, каких большинство людей никогда не достигают. Несмотря на то что мы расстались, несмотря на страдания, я считаю, что мне посчастливилось.
Я поднесла чашку к губам и сделала глоток. Наверное, мне лучше было бы снова сесть, но очень не хотелось отдаляться от дочерей. Мне нравилось стоять рядом с ними, быть с ними заодно. Кроме того, уже на могиле Уилла я почувствовала прилив сил, сейчас это ощущение еще более усилилось. Каждое очередное завершенное дело прибавляло мне сил.
— С вашим отцом я уже попрощалась, так что в этой части у меня не осталось незаконченных дел. Однако у меня есть вы, девочки, и Уилл. Я хотела, чтобы вы с ним познакбмились — с моей помощью и узнав Старз-Энд. — Я посмотрела в окно — мимо клумб, мимо обрыва, в сторону горизонта. — Только оказавшись здесь, можно ощутить атмосферу, в которой могла расцвести такая любовь, как наша. И еще одно. Я должна была вам все объяснить и извиниться. В Филадельфии это выглядело бы неубедительно, а здесь, как мне кажется, самое подходящее место!
Я медленно перевела на дочерей взгляд, полный ожидания.
Поздний вечер. Я лежу в кровати обессиленная, но умиротворенная. Сегодня я была матерью, это нелегкий труд, но и удовольствие. Мы проговорили весь вечер: сначала за чаем, потом за обедом, потом в кафе-мороженом, еще позже — в небольшом местном магазинчике.
Как же это было здорово — погрузиться всем в «вольво» и поехать в Даунли! Никогда еще, во всяком случае, с тех пор, как мои девочки повзрослели, нам не было так хорошо вместе. Когда они были маленькими, мы ездили вместе по магазинам, но в этом было что-то формальное. Сегодня мы чувствовали себя семьей, людьми, близкими друг другу — возможно, впервые в жизни.
Было ли тому причиной поместье? Мне нравилось думать, что причина крылась в нас самих. Потенциал уже существовал, а окружающая обстановка лишь помогла ему раскрыться.
Мы решили поехать в кафе-мороженое, когда стало ясно, что всем нам нужно немного развеяться. Воистину, облегчать душу — занятие не из легких. Я еще раз пересказала историю про нас с Уиллом, ответила на вопросы во второй раз, потом в третий, в четвертый — и я не возражала, напротив, испытывала огромное облегчение от того, что могла наконец все рассказать.
Возможно, это нас и сблизило — сам факт откровения. Девочки не одобряли того, что я сделала, да я на это и не рассчитывала и даже не просила об этом, однако, как мне кажется, в конце концов они хотя бы отчасти поняли, на сколько удивительным было то, что возникло между мной и Уиллом.
Когда мы, поев мороженого, вернулись в поместье, серьезный разговор продолжился. Мне пришлось выслушать новые обвинения: что я не уделяла дочерям внимания, когда оно было им необходимо, что я настраивала одну против другой, что Лиа была моей любимицей. С первым я согласилась, второе меня удивило, а насчет третьего я внесла ясность: я люблю всех трех своих дочерей, всеми тремя восхищаюсь, всем трем желаю счастья. После этого мы обнимались, смеялись и плакали, это были слезы очищения и в то же время слезы счастья. Обнимала меня чаще Лиа, но несколько раз и Анетт, и эти объятия меня особенно порадовали — в семье Анетт любят обниматься, я чувствовала себя так, будто наконец стала одной из них.
Только Кэролайн оставалась сдержанной. Она считала, что я предала их, храня свою тайну столько лет. А я думаю, причина в ее задетой гордости. Как бы то ни было, в обоих случаях лучший лекарь — время. То, что случилось сегодня, — лишь начало, но начало хорошее.
Вспоминая события прошедшего дня, я испытывала удовлетворение от удачного начала. А еще облегчение и умиротворенность.
Как и следовало ожидать, лежа в темноте в Старз-Энд, я не могла не думать об Уилле. Мы ни разу не спали с ним в хозяйском доме, однако сейчас я, казалось, ощущала его рядом с собой. А причиной тому — влажный солоноватый воздух, ритмичная песня океана и чудесный, удивительный запах, который я никогда не забуду. Приморские розы… это они перенесли меня в прошлое.
Я помню наши пикники на камнях — хлеб с хрустящей корочкой, сыр и домашнее вино. Я помню, как ранним утром над водой поднимается туман, а в полдень жаркое солнце нагревает скалы. Я помню, как шхуны рассекают волны, уходя на восток, как бабочки-«монархи» порхают с цветка на цветок сколько удивительным было то, что возникло между мной и Уиллом. с ириса на лилию, с лилии на «кружево королевы Анны».
Я помню сильные загорелые руки Уилла, его ладони — шершавые, мозолистые, но для меня всегда нежные.
Я здесь, Уилл.
Я улыбнулась и вздохнула, потом еще раз — глубоко, удовлетворенно.
Глава 19
Анетт держала в руке три листка бумаги: карточку, которая была приложена к цветам, присланным Жан-Полем, и два сообщения, принятых по телефону. Первое, где говорилось, что у Томаса все в порядке, было принято позавчера, второе — сегодня утром. Во второй раз Жан-Поль просто передавал, что скучает по ней.
Сначала Анетт не перезвонила ему из принципа, а потом развернулись события, которые захватили ее целиком, и она просто забыла. И вот сейчас Анетт сняла трубку, чтобы позвонить, подержала ее в руках и снова положила на рычаг. В Сент-Луисе первый час ночи, Жан-Поль наверняка спит. Но ей очень хотелось с ним поговорить. Одно дело — твердо отстаивать свои принципы, и совсем другое — склониться перед душой и сердцем.
Она снова подняла трубку и, не давая себе времени передумать, стала набирать номер. Трубку сняли еще до того, как смолк первый гудок, но вопреки ожиданиям Анетт услышала не низкий сонный голос мужа. Ей ответил другой голос, тоже низкий, но совсем не сонный, а запыхавшийся:
—Привет.
Анетт усмехнулась и притворилась, будто тоже запыхалась.
—Привет.
Возникла пауза — она представила, как Робби выпрямляется, — и голос прозвучал на пол-октавы выше:
— Мама?
— Нет, Джессика, — сказала Анетт, все еще улыбаясь. Джессикой звали девушку, с которой Робби дружил — во всяком случае, так было пять дней назад, когда Анетт уезжала.
—Ну мама!
— Почему она звонит так поздно?
— Мы с ней разговаривали, а потом она сказала, что ей нужно принять душ, чтобы волосы успели высохнуть, и обещала перезвонить. У нас все в порядке, честно. Мы отлично справляемся, не волнуйся.
