пользовали человечьим салом, а также ухаживали за 4 ранеными лошадьми; едой нам служили куры и все те же вкусные щенята. Пленных забрали мы с два десятка, между прочим, двух знатных.
Весь следующий день мы отдыхали, исправляли арбалеты, изготовляли для них стрелы. Но затем Кортес сказал: «Смотрите, сеньоры, как бы тлашкальцы не подумали, что с нас довольно и одной битвы! Покажем им, что мы не ослабели. Давайте пойдем на разведку». И семь всадников, несколько аркебузников и арбалетчиков, а всего 200 человек, вместе с нашими союзными индейцами, отправились посмотреть цветущую, густо заселенную равнину. Легко мы при этом изловили несколько десятков туземцев, мужчин и женщин, но не причинили им вреда; зато наши союзники, свирепые по природе, не смогли удержаться от поджогов и грабежей.
Вернувшись в наш лагерь, мы, по повелению Кортеса, развязали пленных и накормили их. Затем наши переводчики, донья Марина и Агиляр, беседовали с ними долго и вразумительно, говоря, что мы им братья и пришли им помогать, а не вредить. Одарили их также цветным бисером и отпустили их, вместе с двумя знатными пленниками, которым было наказано передать письмо главному начальнику.
Но старого Шикотенкатля они не нашли, а сын его велел передать такой ответ: «Пусть-ка сунутся во владения моего отца, там мы и помиримся, но лишь тогда, когда насытимся их мясом, а богов своих почтим кровью их сердец». Помня недавнюю битву, не очень-то обрадовались мы такому ответу, но все же само возвращение обоих посланных было приятно: значит, они нам доверяют, слепой страх исчез. Кортес одарил их поэтому, а кстати и расспросил насчет Шикотенкатля и его военных сил. Оказывается, их не убыло, а прибыло, ибо всего у него теперь было пять отрядов, каждый по 10 000 человек; все они имели особых начальников, особые знамена с общим гербом Тлашкалы — белая птица с распростертыми крыльями, а также полковые знамена и ротные значки, совсем как у нас, в Испании. Не ожидали мы таких порядков, а посему, будучи людьми и помня близость смерти, мы ночью исповедались и причастились; всю ночь, почитай, никто не спал.
В 5-й день12 сентября 1519 года выступили мы на рассвете, не исключая и раненых. Арбалетчики и аркебузники получили приказ стрелять только залпами, причем одни только заряжали, а другие, лучшие стрелки, только стреляли; конница должна была действовать массой, помогая друг другу, рассекая отряды врага, не ввязываясь в длительную борьбу; пехотинцам с мечами и круглыми щитами, которые кололи и рубили, было рекомендовано биться сомкнутым строем; орудийная прислуга была увеличена. Вместе с альфересом Кораллом у нашего развернутого знамени, для его защиты, было 4 товарища. Итак, мы вышли из нашего лагеря, и, не пройдя и половины четверти легуа, мы увидели, как поля кругом покрылись воинами с большими плюмажами и военными знаками, под сильный шум труб и больших морских раковин. Началась битва, страшная, не поддающаяся описанию. Наша горсточка в 400 человек, среди которых было множество раненых и больных, была как бы вклинена в разъяренное вражеское море, и каждый из нас знал, что без победы он умрет либо на поле битвы, либо под ножом жреца.
В один момент вся земля была усеяна воткнувшимися стрелами и дротиками, но умелая стрельба и ловко рассчитанные действия кавалерии и пехоты не слишком часто позволяли врагу подойти вплотную. И все же мы бы не выдержали напора, если бы само великое множество врагов не явилось спасением: маневрировать они не могли, и многие отряды так и не введены были в бой, а с другой стороны, каждый наш выстрел бил без промаха. Наконец, уже в прошлой битве между Шикотенкатлем и другим военачальником — Чичимекатекутли — возникли пререкания, а теперь они перешли в явный разрыв, и общее командование было разрушено. Так понемногу ослабели атаки, а вскоре некоторые их части совсем воздерживались от боя, что навело уныние и на остальных. Все же отход произведен был в добром порядке, и наша конница лишь слегка могла преследовать врага. Велика была наша благодарность Богу. Ведь только один из нас был убит, хотя более 60 получили ранения; сам я был задет камнем в голову, и стрела врезалась в бедро, но все же я мог продолжать сражаться, как и большинство остальных раненых. Вернулись мы к своим укреплениям с более легким сердцем и в одном из подземных жилищ похоронили нашего убитого, дабы индейцы не заметили, что и мы смертны. Впрочем, нужда была все же не малая. Опять для наших ран не было масла, а для еды… не хватало соли! К тому же со снежных гор вновь потянуло холодом, и мы дрогли всю ночь, хотя и впадали в сон от усталости.
На следующий день Кортес послал трех видных пленных, а также и тех двух, которые уже раз были нами отправлены для переговоров к касикам Тлашкалы. Он еще раз подтверждал наше миролюбие и требовал свободного пропуска в Мешико, не более. Посланцы эти застали как раз Большой Совет, притом в очень дурном настроении; и в первый момент Совет даже не желал выслушать посланцев. Но затем постановили: созвать всех жрецов, прорицателей и колдунов и по их решению действовать. После множества заклинаний, волшебств и гаданий жребием те ответили, что мы не teules [(божества)], а люди, но сила наша идет от солнца, и если напасть на нас ночной порой, то нам несдобровать. Шикотенкатлю поэтому был послан соответственный приказ, и в следующую ночь он направил на нас 10 000 отборных воинов, которые и напали с трех сторон одновременно. Шли они с величайшей уверенностью застать нас врасплох, да еще и в состоянии «слабости». Велико было их изумление, когда они убедились в противном. Ведь мы все время спали одетыми, с оружием в руках, а кони наши были оседланы и взнузданы; не дремали и наши посты и патрули. Немедленно мы открыли убийственный огонь, и наши удары были не хуже «дневных». Враг заколебался, отступил; наша конница далеко его преследовала по ровному полю при полной луне.
Итак, замысел не удался; двух из своих советчиков — жрецов, прорицателей, колдунов они даже принесли в искупительную жертву, как мы впоследствии узнали. Потери тлашкальцев были велики, мы же потеряли лишь одного из наших семпоальских друзей убитым, да двух ранеными.
Впрочем, наутро и мы сильно сдали. Ведь во всем лагере не было ни одного, кто за этот поход не получил бы раны, а 45 человек умерли от ран, болезней или холода; многие неоднократно болели, да и сейчас 12 товарищей лежали пластом; сам Кортес, а также падре Ольмедо сильно страдали лихорадкой. Угнетало и мучило нас также полное отсутствие здесь соли. И невольно вырастали горькие сомнения: не смешно ли нам, больным и ослабевшим, идти походом против великого Мотекусомы с его многими армиями, даже если Тлашкала нас и пропустит? Угнетенность наша росла, тем более что мы вновь отправили пленных с предложением мира, а ответа все еще не получали.
Не унывала лишь донья Марина, родом индеанка, но с великим, бестрепетным сердцем. Всюду и везде она была вместе с нами, будь то днем или ночью; никогда она не выказывала малодушия и даже тревоги, хотя отлично знала, каковы наши дела. Заслуги ее безмерно велики: переговоры вела она, и таким тоном, будто от нас лишь зависит гибель или спасение данной страны! Последним пленникам, например, она поручила сказать, что мы готовы простить все случившееся, даже… убиение нашего товарища-коня, но что терпение наше истощается и гнев наш будет ужасен…
На сей раз Бог внушил знатнейшим тлашкальским касикам — Машишкацину и старому Шикотенкатлю иначе отнестись к нашим посланным. Собрано было Большое Собрание, и взвешены все обстоятельства. Больше всего повлияло, что мы, несомненно, не друзья и союзники Мешико, который вот уж 100 лет враждует с Тлашкалой, уводит людей, разрушает обмен, так что нельзя достать ни соли, ни хлопка. Правильнее поэтому бороться не против нас, а вместе с нами против Мотекусомы, общего врага, а посему послать к нам посольство, продовольствие, женщин. Так и порешили касики. Но молодой Шикотенкатль, не присутствовавший на Собрании, и слышать не хотел о примирении, а, наоборот, готовил новое ночное нападение. Дошло до того, что он отказался от повиновения Совету, а тот, в свою очередь, запретил начальникам отдельных частей исполнять приказы Шикотенкатля-сына. Урезонить его должны были те четыре посла, какие направлялись к нам, но и они, опасаясь молодого сумасброда, пошли кружным путем.
Два дня прошли спокойно, и Кортес, всегда советовавшийся с нами по всем делам, предложил нам небольшую ночную экспедицию в соседний городок Сумпансинго — не для избиения или устрашения, а лишь для провианта. Часа за два до восхода солнца мы вышли; участвовали все более или менее здоровые, между прочим, 6 всадников, 10 арбалетчиков и 8 аркебузников. Команду принял сам Кортес, жестоко еще страдавший от лихорадки.
Было совсем темно, и с гор веял ледяной ветер. Не только люди, но и лошади сильно остудились, и два коня заболели опасно. Вообще было много признаков неудачи, и суеверные люди стали болтать о возможности большого несчастья. Но Кортес нас успокаивал, и мы благополучно подошли к самому городу.
