золотые вещицы. У многих индейцев этих провинций были блестящие топоры из меди, весьма изысканные и изящной формы, с расписными рукоятками. Нам и показалось, что они тоже из золота, и в течение трех дней мы наменяли их более 600 штук, радуясь им не меньше, нежели индейцы нашим стеклышкам. Один из матросов тайком выменял целых 7 штук, но другой товарищ донес на него предводителю, и ему пришлось их выдать в общую добычу. Впрочем, такие утайки были и раньше. Помнится, солдат Бартоломе Пардо побывал в какой-то постройке с идолами, которые они называют cues [(пирамиды храмов)], и взял оттуда двух идолов, курения, кремневые ножи, служащие для жертвоприношений и несколько шкатулок с разными приношениями из плохого золота. Идолов и остальное он передал предводителю, а золото оставил себе — и всего-то на 150 песо; об этом узнал Грихальва, и плохо бы пришлось солдатику, если бы мы за него не вступились.
Да, чтобы не забыть. Здесь же я посадил, возле одного из их cues, несколько апельсиновых зернышек, припасенных мною еще на Кубе. Принялись они отлично, и после нашего отплытия papas [(жрецы)], вероятно, ухаживали за чужестранными растениями, поливая их и оберегая от муравьев. Рассказываю я это потому, что это были первые апельсиновые насаждения в Новой Испании. Вся эта провинция — Коацакоалькос считалась, после завоевания, самой богатой из-за плодородных земель, рудников и наличия удобной гавани. Прекрасные здесь были пастбища, и самые видные конкистадоры поселились здесь. Был и я там и не упустил случая посетить свои апельсиновые деревья и даже пересадил их в свою энкомьенду.
Индейцы с нами очень сердечно простились — россказни Гомары и других писак о наших зверствах — сущий вздор, — и мы на всех парусах пустились к Кубе.
Через 45 дней мы прибыли туда, в Сантьяго де Куба, где был Диего Веласкес42. Веласкес принял нас отменно хорошо и радовался золоту, которого было еще на 4 000 песо, а с тем, что прежде было привезено Педро де Альварадо, было, значит, более 20 000 песо; иные говорили, что было еще больше. Когда же королевскую пятину захотели взять и с топоров, то оказалось, что они позеленели, и все поняли, что это чистейшая медь. Немало было смеха и шуток по поводу нашей «выгодной» мены!.. Все нравилось губернатору Веласкесу, недоволен он был лишь своим родственником, Грихальвой, хотя не было на то причины, но и Франсиско де Монтехо и Педро де Альварадо не были хороши с Грихальвой, и также Алонсо де Авила помог ему плохо. И когда тотчас же начались хлопоты по снаряжению новой армады, стали искать и нового для нее предводителя. Оставим это в стороне и расскажем, что Диего Веласкес отправлял в Испанию, чтобы Его Величество ему пожаловал патент на обмен товаров на золото, и на завоевание, и на заселение, и на распределение земель, которые были открыты.
Еще когда капитан Педро де Альварадо прибыл в Сантьяго де Куба с золотом из земель, которые мы открыли, — Диего Веласкес, опасаясь, что та первая его реляция Его Величеству, с восхвалением себя и с прошением к Его Величеству, которую взялся доставить какой-то кабальеро конфиденциально к королевскому двору, им украдена, послал своего капеллана43, Бенито Мартина, предприимчивого человека, с доказательствами и письмами для дона Хуана Родригеса де Фонсеки — епископа Бургоса и архиепископа де Росано, и для лиценциата Луиса Сапаты, и для секретаря Лопе де Кончильоса, которые в то время заправляли в [Королевском Совете] по делам Индий, и Диего Веласкес записал за ними ряд индейских поселений на острове Куба, а также золотые прииски. Теперь же не мало переправил он им золотых вещиц. Так было дело; а о пользе государя совсем забыли, тем более что сам он находился тогда во Фландрии. И вот за многие его заслуги и великие издержки Диего Веласкес получил высокое отличие — он стал аделантадо44 Кубы, по собственному почину мог снаряжать экспедиции, завоевывать земли и основывать города. Впрочем, назначение это пришло уже тогда, когда Кортес со всем флотом готовился к отплытию.
Снаряжение Кортеса
После прибытия на Кубу командующего Хуана де Грихальвы, согласно моим записям, губернатор Диего Веласкес, узнавший о существовании богатых земель, приказал снаряжать большую армаду, гораздо большую, чем прежде; десять судов было скоро собрано в гавани Сантьяго де Куба, где Диего Веласкес постоянно находился: 4 наших, из прежней экспедиции, после основательного ремонта, и 6 других, собранных со всех концов острова. Началась и заготовка сухарей, хлеба из кассавы, копченой свинины и прочего провианта. Дольше всего шли разговоры о главном начальнике. Некоторые идальго предлагали в командующие Васко Поркальо, родственника графа де Ферия, а Диего Веласкес опасался, что он со всей армадой отложится от него; другие говорили, чтобы назначили Агустина Бермудеса или Антонио Веласкеса Боррего, или Бернардино Веласкеса, родственников губернатора, что не нравилось всем нам, солдатам, ибо мы хотели, чтобы назначили нашего прежнего командующего, отважного и честного Хуана де Грихальву.
Так шел спор. Но вот потихоньку и понемножку два наперсника губернатора Диего Веласкеса, его секретарь Андрес де Дуэро и контадор1 Его Величества Амадор де Ларес, сговорились с Эрнаном Кортесом, уроженцем Медельина. У Эрнана Кортеса была энкомьенда с индейцами на Кубе, и недавно он по любви женился на донье Каталине Хуарес Ла Маркайде, сестре Хуана Хуареса, который после завоевания Новой Испании жил в Мешико2. Секретарь и контадор ловко обладили дело, тем более что Кортес обещал им хороший пай в добыче, а та должна была быть немалая. При всяком случае не скупились они на вкрадчивые речи: много лестного они говорили о Кортесе, убеждая, что он единственный человек, подходящий для этого предприятия и что Диего Веласкес в его лице найдет неутомимого и неустрашимого командующего армады, который никогда не изменит ему, вдобавок, он был крестником Веласкеса, который был и посаженым отцом, когда Кортес венчался с доньей Каталиной Хуарес; наконец они убедили губернатора, и Кортес был назначен генерал-капитаном, и секретарь Андрес де Дуэро поспешил, по желанию Кортеса, пространно изложить на пергаменте хорошими чернилами все его полномочия и представил их ему в виде готового, надлежащим образом скрепленного документа. Выбор этот одним понравился, других обидел. Помнится, как в ближайшее после назначения воскресенье, когда губернатор Веласкес с подобающей свитой, вместе со знатными жителями города, прибыл на мессу и пригласил Эрнана Кортеса занять место по правую руку, некий шут, Сервантес «Сумасшедший» [(Cervantes el Loco)], подскочил к Веласкесу, состроил ему рожу и разразился насмешками: «Ну, дядя Диего не плохого ты генерал-капитана состряпал! Славное произведение: оно тебя быстро перерастет! Прощайся со своей армадой! Дай-ка и я пойду с ним, а то с тобой здесь, придется только плакать!..» Ясно, что шута кто-то подговорил, но удивительно, как все сложилось именно так, как сказал шут…
Но воистину Эрнан Кортес был избранником для превозношения нашей святой веры и служения Его Величеству, как впереди будет рассказано. Прежде же чем двинуться дальше, следует сказать, что доблестный и храбрый Эрнан Кортес — известный идальго, происходивший от четырех родов: во-первых, через своего отца Мартина Кортеса [-и-Монроя] - от рода Кортесов и от рода Монрой, а во-вторых [через свою мать Каталину Писарро-и-Альтамирано], — от рода Писарро и от рода Альтамирано. И поскольку был он столь доблестным, храбрым и счастливым полководцем, не буду называть его никаким из доблестных прозваний, ни Храбрым, ни маркизом дель Валье, а только Эрнаном Кортесом, потому что имя Кортеса и так пользуется таким большим уважением как во всех Индиях, так и в Испании, так же, как было известно имя Александра в Македонии, а среди римлян — Юлия Цезаря, Помпея и Сципиона, и среди карфагенян — Ганнибала, а в нашей Кастилии — Гонсало Эрнандеса, Великого Капитана3, и доблестному Кортесу излишне присваивать возвеличивающие прозвания, достаточно лишь его имени, так я буду его называть и впредь.
Эрнан Кортес, после своего назначения, сейчас же стал скупать всяческое оружие, в том числе аркебузы, порох и арбалеты, и другие военные запасы. Не забывал он также товаров для обмена и всего прочего. Наконец, и собственную свою персону он вырядил авантажнее прежнего: на шляпу нацепил плюмаж, а также золотую медаль. Красивый он был малый4! Но денег у него было мало, зато много долгов. Энкомьенда его была неплоха, да и индейцы его работали в золотых приисках, но все уходило на наряды молодой хозяйке. Впрочем, Кортес имел приятную наружность, тонкое обхождение и легко располагал к себе людей. Немудрено, что его друзья из купцов, которых звали Хайме Трия, Херонимо Трия и Педро де Херес,
