— Нет-нет, я принесу. И извините за дверь.
Перед камином стояли полукругом четыре больших кресла. В комнате вообще царил дух викторианской эпохи, примириться с которым помогала безупречная чистота. На столиках и полках теснились фигурки животных, перемежавшиеся старинными часами, подсвечниками и прекрасными шкатулками из металла и дерева. На боковом окне натужно стонал кондиционер, так что обстановка — если не допускать резких движений и быстрых перемещений — вполне уютная. Я опустился в одно из кресел. В голове у основания черепа ощущалась неясная вибрация — очевидно, в доме у Деалле работало не одно заклинание.
Хозяйка вернулась через пару минут с подносом, на котором стояли шесть хрустальных стаканчиков, поставила его на столик и чинно уселась напротив меня.
— Добро пожаловать в мой дом. — Она наклонилась и взяла стаканчик с водой.
Я взял такой же и невольно улыбнулся — Деалле встречала меня по всем правилам старомодного этикета. В Бостоне этот обычай приберегали для особых случаев. После конвергенции он стал восприниматься как признак класса.
— Спасибо. Очень приятно и чудесно освежает, — сказал я, возвращая пустой стаканчик на поднос. Она поставила свой и взяла следующий, с медом. Я последовал ее примеру.
— Надеюсь, вам не составило особенного труда найти мой дом, — заметила Деалле, делая маленький глоток.
— Нет, не составило. — Воспользовавшись паузой, я обвел взглядом комнату и невольно задержался на портрете, стоявшем на каминной полке. На нем был изображен мужчина со странно угловатым лицом, миндалевидными глазами и совершенно лысой головой. Черты лица давали основание предполагать, что он высок, плотен и силен. А еще он очень напоминал незнакомца с полицейского портрета, составленного по описанию Шая. Жаль, но состояние моего несчастного носа не позволяло ощутить его сущность. — Прекрасная комната. Вы должно быть проводите здесь много времени.
— Вы правы. На улице сейчас небезопасно. — Она убрала стаканчик с медом и взяла третий, с виски. — Slainte.
— Ваше здоровье. — Я пригубил виски. Хм, «Джеймсон». Боги любят ирландцев.
— Чем могу вам помочь? — осведомилась наконец Деалле.
— Я бы хотел спросить вас о вашем сыне.
Она опустила глаза.
— Он чем-то провинился?
По крайней мере не надо спрашивать, жив ли он еще.
— Ваш сын дома?
Деалле покачала головой.
— Нет, в школе. Хотя это не совсем школа. Скорее специальное заведение.
— Он болен?
Наши взгляды встретились. Смотреть в глаза старикам занятие не самое приятное. С возрастом в них появляется жутковатая неподвижность и непередаваемое терпение. В глубине ее глаз ощущалась еще и настороженность.
— Теперь это называют по-другому, «умственное отставание». Прогресс очевиден. Лет двадцать назад его бы окрестили дебилом.
— А отец мальчика? Он здесь?
Деалле отвела взгляд.
— Его отец… немец. Я давно не имею от него никаких вестей.
— Мне бы не хотелось ставить вас в неловкое положение, но отец вашего сына… эльф?
Она кивнула.
— Я была счастлива, когда узнала, что забеременела. Прежде у меня не было детей. Я знала о рисках, связанных с рождением ребенка от эльфа и фейри, но не боялась рисковать. Потом, уже после рождения Коркана, его отец ушел от нас.
— Ваш сын давно в больнице?
— Он не в больнице. С ним занимаются по дневной программе. Пять дней в неделю мой сын посещает Институт ребенка. Он вполне функционален, но нуждается в надзоре. Там его обучают базовым навыкам, и там он играет с другими детьми.
— С детьми? Но ведь ему уже пятьдесят лет, не так ли?
Деалле холодно улыбнулась.
— Что для меня пятьдесят лет? Одно мгновенье. Коркан — ребенок. У него ум ребенка.
— Он ходит куда-нибудь один?
— Только в школу и домой.
— А в остальное время? Вы уверены, что он никуда не выходит по ночам, когда вы засыпаете?
Ответ последовал не сразу, и пауза показалось мне вечностью.
— Нет. — Она кивнула в сторону двери. — Здесь хорошая защита. — Я не стал напоминать, что сам прошел через ее защиту, и что сделать то же самое смог бы любой, у кого есть некоторые способности.
— Его поведение изменилось в последнее время?
— Зачем вы пришли, Коннор Грей?
Ее прямой вопрос застал меня врасплох. Разговор в мои планы не входил. Я рассчитывал проникнуть в дом, обнаружить след сущности и позвонить Мердоку. Не имея веских доказательств, я не мог сказать женщине, что ее сын — маньяк-убийца.
— Я провожу небольшое расследование, касающееся потомства смешанных пар. Возможно, это как-то связано с одним моим делом. Понимание их поведения помогло бы предупредить нежелательные проявления в будущем.
Деалле подалась вперед.
— Что вы имеете в виду под нежелательными проявлениями?
— Меня интересует прежде всего агрессия. В частности, агрессия по отношению к иным.
— Мой сын никому не сделал ничего плохого. — Мне не понравился ее жесткий тон. Похоже, мамаша-медведица уже приготовилась защищать свою территорию.
— Я и не сказал, что он причинил кому-то зло. Но раз уж вы сами затронули эту тему, позвольте спросить: что вы знаете о способностях Коркана?
Деалле пожала плечами.
— Мне говорят, что у него сильная сущность, но сам он этого не понимает. Когда сердится или расстроен чем-то, может немного перевернуть мебель. В Институте над этим работают. Коркан никого пальцем не тронул.
— Можно посмотреть его комнату?
Вопрос удивил ее, так что она отреагировала не сразу.
— Да. А что?
Я пожал плечами.
— Ничего. Просто хочу посмотреть, в какой обстановке он проводит время.
Деалле поднялась и провела меня в холл. Комната Коркана была первой спальней слева. Большую часть пространства занимала большая кровать, застеленная ярко-красным покрывалом с гоночными машинами. У стены стоял деревянный стул с высокой прямой спинкой, под окном — низенький комод. На стенах — желтые и белые кельтские спирали. В центре каждой стены, под потолком — голубые пентаграммы. Судя по слоям краски — голубой перекрывал белый и желтый, — они появились позже.
— Чьи пентаграммы?
— Они помогают сосредоточиться, когда он расстроен. Коркан не понимает, что это имеет отношение к способностям. Мы учим его управлять агрессией, канализировать ее в спокойствие. Поначалу выходило не очень хорошо, но опекун все добавлял и добавлял пентаграммы, и теперь они везде, куда бы Коркан ни повернулся. Кажется, помогает.
Я кивнул, подошел к комоду и дотронулся до ручки.
— Вы позволите?
Она раздраженно нахмурилась, но кивнула. Один за другим я открыл все ящики. В верхнем, под бельем, лежало несколько вполне невинных игрушек. В среднем — ничего, кроме аккуратно сложенных
