совсем плохой, дохлый, понимаете? Ферштеен? А я, — он постучал себя костлявым пальцем в грудь, — должен был за куня платить. Как будто он живой, здоровый. — Виктор Семенович приподнял обе руки и согнул их в локте, делая вид, что играет мускулами. — Здоровый. Ферштеен? Я не хотеть платить за мертвый кунь, я хотеть, чтобы мне платить за мой травма. Физический и моральный. You must ферштеен me. Understand?[23]
Даша тихо прикрыла дверь.
— Тяжелый случай. Хотя… — Она почесала рыжий затылок. — Немного удачи, и вы уедете отсюда богатыми людьми. Ладно, надо узнать, что с остальными. Кто там еще хочет полцарства за куня…
3
Прохазку они нашли быстро. Пан Ярослав готовился отобедать. Причем «готовился» — слабо сказано. В предвкушении жарящегося на открытом огне гуся размером с поросенка толстяк намазывал огромные ломти хлеба топленым салом с кусочками репчатого лука, черпая это чудо гастрономии из стоящего перед ним пузатого глиняного бочонка.
— Разминаетесь? — Даша присела рядом. — Ну и вонища… Фу!..
— Что вы понимаете в еде? Это лучшая закуска в мире, — сказал Прохазка, не обратив никакого внимания на грубость подчиненной.
— Если печень выдержит. Послушайте, вы в курсе, что случилось со старым паном?
Бородач кивнул:
— Как же, как же… Такое несчастье!
Отщипнув хлебную корку, Даша сунула ее в рот.
— Нашли кого жалеть! Сам виноват…
Прохазка так удивился, что даже перестал жевать.
— А что же он мог сделать? Конь — животное подневольное. Откуда ему знать, что всадник того… — Он покрутил ножом у виска.
Даша рассмеялась:
— Так вы лошадь пожалели!
— А кого еще? Ведь не этого старого сумасшедшего… Это ж надо — полезть на болота! Ездить не умеет, только животное мучает…
Вздыхая и качая головой, пан Ярослав принял от подошедшего официанта огромное блюдо с гусенком и соответствующим гарниром. Там была капуста двух видов, маринованная свекла, морковочка со сметаной, пикули, пропеченная до золотисто-коричневой корочки картошка, горошек, спаржа и прочая и прочая.
— Что же вам все в одну миску-то свалили? — поинтересовалась Даша, недоверчиво рассматривая обед.
Просто не верилось, что один человек в состоянии съесть такую гору.
— Пани Дагмар, я вас не учу искать преступников, а вы не учите меня есть. Лучше присоединяйтесь. Мне кажется, что за эту неделю вы сильно исхудали.
— И слава богу! — воскликнула Даша. — Надеюсь, вы не рассчитывали, что я достигну ваших размеров?
Из-за угла показались Ример, Полетаев, конкистадор и дети. Все были оживлены. Несчастье с Катиным свекром заметно сблизило путешественников.
— Где это таких гусей дают? Мы тоже есть хотим! — весело загалдели вновь прибывшие.
— Виктора Семеновича видели?
— Пива принесите…
— А мне колы…
— Да! И побольше, со льдом.
— Никакого льда! — Катя с беспокойством смотрела на разгоряченных детей.
Даша подвинулась поближе к Прохазке, чтобы и остальные могли разместиться.
— Слушайте, — Ример был в потрясающем настроении, Даша видела его таким впервые, — этот старый дурак…
— Коля, все-таки он пожилой человек, — деликатно заметила Катя.
— Он пожилой дурак! — отмахнулся Ример. — Нет, вы представляете — загнать лошадь на болота.
Полетаев покивал:
— И как ему это удалось — ума не приложу. Ведь животные чуют опасность…
— Я вам так скажу — если бы я был той лошадью, то тоже покончил жизнь самоубийством. Это лучше, чем таскать на своем горбу такого урода. — Ример жадно отпил пива. — Кстати, Рыжая, а ты была в деревушке, что поблизости?
Даша окаменела в буквальном смысле слова.
Мало того, что Ример обращался к ней так, словно они всю предыдущую неделю пили на брудершафт, но, судя по всему, он тоже нашел злосчастный дом.
— Что ты имеешь в виду? — с вызовом спросила она.
— Да домишко там один… любопытный. — Ример подмигнул ей. — Ладно, не темни.
— Не знаю. Может быть. — Даша потянулась за хлебом и салом.
— Так вот почему вы были так взволнованы! — заметил Полетаев, внимательно прислушивавшийся к их разговору.
Даша опустила глаза, веснушчатые щеки пошли пятнами.
— Не понимаю, о чем вы…
— Да все вы прекрасно понимаете! Это тот самый дом, который все ищут?
— По крайней мере, очень похож, — промямлил Ример с набитым ртом. — Я туда зашел вроде как по ошибке, так там бабка какая-то полоумная живет. Траволечением занимается.
— Травами лечит? — хмуро переспросила Даша. — Почему же полоумная? Хорошее дело.
— Вот и бабка говорит, якобы каждая травка от какой-то своей кондрашки помогает. Приложил ее к заднице — и готово.
— Что готово? — Катя взглянула на детей.
— Геморроя как не бывало. Я Рыжую записал.
— Куда?! — завопила Даша. — Куда ты меня записал?
— Да к тетке этой. Сказал, что ты моя сестра. Страдаешь расстройством памяти.
— Иди ты знаешь куда… — Даша разозлилась не на шутку. — Записывай свою задницу…
— Дарья! — строго прикрикнула кузина. — Ты же женщина!
— И что? Значит, меня можно записывать ко всяким полоумным старухам?
— Да не такая уж она и полоумная, — пожал плечами Ример. — Так, чуть-чуть не в себе. Зато ты у нас самая артистичная, тебе она сразу поверит. Постарайся у нее выведать как можно больше. Я бы сам пошел, да только старая ведьма, судя по всему, мужчин не очень…
В разговор вмешался Полетаев:
— Действительно, Дарья Николаевна, раз вы все начали, вам и карты в руки. Почетная роль. Я бы сам пошел… Но раз Николай Сергеевич говорит, что должна идти женщина, — он развел руками, — лучше вас кандидатуры не сыскать.
Катя неожиданно поддержала подполковника. Она погладила Дашу по плечу:
— Раз надо, значит, надо. Зря мы, что ли, столько страдали.
— Да вы тут все сговорились! А вдруг она…
— Вдруг, вдруг! — рассердился Ример. — Какого черта мы тащились через пол-Чехии? Короче — выбирать не приходится. Что страшного с тобой там случится? Пожуешь пару травок, может, и правда чего- то там подкорректируешь.
— Я уже один раз подкорректировала. — Даша, видимо, вспомнила посещение Агнешки.
Однако никто из соотечественников не выказал понимания. Тогда обреченная попыталась воззвать к своему непосредственному начальнику: тот был противником всяческого рода авантюр и пользовался авторитетом в их компании, к его мнению могли прислушаться.
— Пан Ярослав, но вы-то хоть меня поддержите!
Прохазка с трудом оторвался от жареной ноги.
— Prosim? — разговор до того шел по-русски, и он, очевидно, не прислушивался.
