— Потому что, как я понимаю, вы были его близким другом, человеком, которому он доверял.
Даша стреляла вслепую. Скорее всего, Скуратов даже не замечал свою странноватую соседку, но сейчас это был единственный шанс зацепиться хоть за что-нибудь: Бурмистрова следила за всем происходящим в соседней квартире и могла многое рассказать. Интересно, а пытался кто-нибудь до этого разыскать любовницу Скуратова?
— Вас ведь уже наверняка расспрашивали о ней?
— О даме-то его? — Ирина Львовна заморгала часто-часто. — Да… Спрашивали.
— Кто?
— Да много кто. Разве всех упомнишь. Только я все равно ничего не знаю.
Потому, как затвердел ее голос, Даша поняла — Бурмистрова знает, к кому ушел Скуратов.
— Ирина Львовна, — отбросив доверительность и прочие уловки, Даша жестко взглянула хозяйке прямо в лицо, — если вы на самом деле являетесь другом Алексея Георгиевича, как утверждаете, то расскажите мне все. Своим молчанием вы подписываете ему смертный приговор, — И, не давая старушке опомниться, качнулась вперед: — Знаю, вас уже сто раз спрашивали, но все же попытаюсь в сто первый: вы знали имя той женщины, которая приходила к Скуратову? Он должен встретиться со мной в ближайший день или будет поздно. Вы слышите меня?
Бурмистрова пребывала в состоянии, похожем на транс. Ее щечки все гуще покрывали красные прожилки. В полутьме, издалека, она походила на большую очень старую куклу.
— Вы слышите меня?
— Вот как был, так и ушел… — шевелила старуха сухими губами.
— Да к кому ушел-то? Ирина Львовна! — Даша готова была придушить чертову старушенцию, которая непонятно зачем затащила ее к себе и теперь морочила голову.
— А? — Бурмистрова вздрогнула, взгляд снова стал осмысленным, даже злым. — К Кларе своей, наверное, и ушел. Скажите, ну что он в ней нашел? Ведь ни груди не было, ни…
Даша потерла виски:
— Кто такая Клара и где она живет?
— Из Германии она, на его работу приезжала — опыт перенимать. Переняла, прости Господи! Как увидела Алексея Георгиевича — сразу же и вцепилась. А уж как кричала, — старушка осуждающе покачала головой, — как кричала! Срам, да и только.
— Кричала? — не поняла Даша. — Зачем кричала?
— У нас балконы рядом. У меня комната, а у них спальня. — Бурмистрова потупила взгляд.
Даше тоже стало неловко.
— Извините, я сразу не сообразила. Так вы думаете, что Алексей Георгиевич в Германию с ней уехал?
— А то куда же? Вот в чем был, в том и уехал. — Очевидно, именно этот факт произвел на старушку наибольшее впечатление.
— Но почему вы так уверены?
— Горгона попросила нашу общую знакомую развести ее по-тихому, без присутствия мужа. Сказала, что Алексей Георгиевич уехал за границу, назад уже не вернется и просит туда выслать ему развод. Да и ей самой соломенной вдовой оставаться не хочется.
Стало душно. Даша расстегнула воротник рубашки.
— Кого она об этом просила?
— Лидочку Трифонову.
— С ней можно встретиться?
— Можно. — Бурмистрова странно усмехнулась. — Когда-нибудь.
— В смысле?
— Она умерла год назад.
— Ее убили? — вскрикнула Даша. Ирина Львовна перекрестилась.
— Да Господь с вами! Лидочка болела сильно. Почками. Почти пять лет перед смертью лежмя пролежала, не к ночи, покойница, будет помянута…
Даша шумно выдохнула. Она продвинулась вперед. Но лишь на полшага. Не находился ответ на самый главный вопрос: как и когда Алексей Скуратов узнал о странном завещании. Ведь он не знал, не мог знать настоящей фамилии своего деда…
— Извините, а у вас случайно нет фотографии Алексея Георгиевича?
Бурмистрова шевельнулась, намереваясь встать, как вдруг засомневалась:
— А вы действительно его родственница?
— Я действительно его родственница, — как можно спокойнее произнесла Даша. — Причем на сегодняшний день чуть ли ни единственная.
Хозяйка все еще мялась.
— А документы у вас… — И так же внезапно, как секунду назад, вновь переменила настроение. — Впрочем, что я спрашиваю, у вас все на лице написано: похожи, вы. Да, вы знаете, у меня сохранились несколько фото. Любительские, правда, но очень хорошие.
Старушка встала и плывущей походкой подошла к полированному секретеру, самому крупному предмету мебели в комнате.
— У Леночки, доченьки его, на дне рождения фотографировались. Сейчас Леночка учителем работает. Деточки у нее. Двое.
— Мальчики? — почему-то спросила Даша.
— Мальчик и девочка. Хорошенькие, копия Алексей Георгиевич.
Даша невесело усмехнулась. Причудлива судьба людская. От Николая фон Вельбаха даже могилы не сохранилось, а черты его непостижимым образом копируются в потомках, даже не подозревающих о его существовании.
— Извините, а вы не знаете, был ли женат Алексей Георгиевич до того, как встретил Ларису Семеновну?
Старушка па секунду замешкалась возле серванта.
— Женат? Нет, нет…
— Почему вы так уверены?
— Надо знать Горгону. Она никогда бы не вышла замуж за женатого.
Бурмистровой наконец удалось добраться до коробки, в которой хранились снимки.
— Вот, держите.
Даша взяла фотографии и рука ее дрогнула. Незнакомый человек с неправдоподобно знакомым лицом. Лицом ее отца, лицом человека, не способного не то чтобы убить, а даже отшлепать собственную дочь за обмен новенького французского спиннинга на отечественный пластилин малинового цвета.
— В самом деле похож. На отца моего очень похож.
— А ваш батюшка… жив? — Голос старушки дрожал.
— Жив. — Даша подняла голову. — Почему вы спрашиваете?
— А… может вы как-нибудь придете ко мне в гости? — Говоря это, она вся сжалась.
Дашу обдало жаром пронзительной жалости.
— Вы любили Алексея Георгиевича?
По розовым, слишком розовым щекам текли слезы.
5
Даша шагала по раскисшей и уже опять подмерзающей улице злым размашистым шагом. Она не могла понять, что за чувства бушуют в ее груди. Здесь было все: жалость, обида, ненависть и невозможность поверить в то, что человек с лицом ее отца мог убивать так расчетливо и безжалостно.
«Стоп».
Она остановилась посередине коричневой жидкой лужи.
«А может, Скуратов все-таки ни при чем? А вдруг в Германии его кто-то опознал как Вельбаха, лицо показалось знакомым? И этот кто-то решил впоследствии сыграть рисковую игру?»
Сердце забилось сильно и часто-часто, как случается, когда вдруг оказываешься на пороге чего-то чрезвычайно важного.
