после войны накопление богатства перестало, как показывают скрупулезные отчеты ООН, само по себе вести к прогрессу в решении основных гуманитарных проблем человечества (загрязнения окружающей среды, нехватки воды, неграмотности, болезней, бедности, дискриминации женщин, эксплуатации детей и т. д.). Это весьма убедительно свидетельствует об исчерпании традиционного механизма развития человечества и объективной необходимости смены самой его парадигмы.
Вторым проявлением загнивания глобальных монополий стал структурный кризис развитых экономик, а в силу их преобладания в мире — и всей мировой экономики (предвестием этого кризиса стал глобальных кризис развивающихся экономик в 1997–1999 годах, а началом — крах «новой экономики» США весной 2000 года). Высокая эффективность информационных технологий внезапно привела к классическому «кризису перепроизводства» их продукции в глобальном масштабе, который был усугублен наличием на пути расширения сбыта продукции информационных технологий, сразу двух барьеров: благосостояния и культуры.
Первый стандартен и общеизвестен: то, что растущая пропасть между развитыми странами и остальным миром приобрела технологический характер, ограничивает распространение новых технологий, которые оказываются слишком сложными, избыточно качественными и неприемлемо дорогими, и лишает развитые страны ресурсов для продолжения технологического прогресса на рыночной основе. Это осознается представителями развитых стран преимущественно в терминах «цифрового неравенства», которое ограничивает перспективы не только развивающихся, но и развитых стран.
Однако второй барьер, связанный с ориентацией информационных технологий на сознание человека, оказался совершенно неожиданным для большинства аналитиков. Принадлежность объекта воздействия к иной культуре снижает эффективность информационных технологий и ограничивает спрос на их продукцию; в результате культурный барьер, неощутимый для относительно примитивной в технологическом отношении продукции Ford, для изощренной продукции CNN оказывается непреодолимым.
В силу этого борьба за расширение рынков информационных технологий автоматически становится борьбой за вестернизацию традиционных обществ. Это вызывает крах слабых стран (даже в России с ее исключительно сильным пластом западной культуры попытки форсированной вестернизации привели лишь к национальной катастрофе, начавшейся в 1991 году, и финансово-идеологическому краху 1998 года), и обострение противостояния относительно сильных незападных обществ с Западом.
Сегодня это обострение используется развитыми странами (хочется верить, что в основном стихийно и неосознанно) для решения проблемы финансирования технологического прогресса. Ведь рост напряженности в мире, в том числе и в результате активизации международного терроризма, способствует росту военных расходов, являющихся не только инструментом стимулирования национальных экономик в рамках концепции «военного кейнсианства», но и наиболее эффективным механизмом стимулирования технологических рывков.
Однако такой метод стимулирования развитых экономик (в первую очередь наиболее развитой экономики современного мира — США) применим лишь в краткие промежутки времени и является тем самым лекарством, которое гарантированно страшнее болезни.
Самое страшное в нем то, что он разжигает конфликт даже не столько между развитыми и неразвитыми странами, сколько между странами, относящимися к различным цивилизациям, — а глобальная конкуренция сегодня является в первую очередь межцивилизационной.
Человеческие цивилизации — культурно-исторические общности, объединенные не только тесными экономическими связями, но и более глубокими факторами, связанными с близостью культур — схожими системами ценностей и мотиваций, мировоззрением, образом жизни и образом действий.
Социализм и капитализм конкурировали в рамках единой культурно-цивилизационной парадигмы, и силовое поле, создаваемое биполярным противостоянием, удерживало в ее рамках остальное человечество, оказывая на него мощное преобразующее влияние (в частности, оно весьма эффективно сдерживало проявления глобального монополизма). Исчезновение биполярной системы уничтожило это силовое поле, высвободив две качественно новых глобальных цивилизационных инициативы: исламскую и китайскую.
Мировая конкуренция стремительно приобретает характер конкуренции между цивилизациями — и кошмарный смысл этого обыденного факта еще только начинает осознаваться человечеством. Проще всего понять его по аналогии с межнациональными конфликтами, разжигание которых является преступлением особой тяжести в силу их иррациональности: их чрезвычайно сложно погасить, так как стороны существуют в разных системах ценностей и потому в принципе не могут договориться.
Участники конкуренции между цивилизациями разделены еще глубже, чем стороны традиционного межнационального конфликта. Они не только преследуют разные цели разными методами, но и, как правило, в принципе не в состоянии понять и принять ценности, цели и методы друг друга. Финансово- технологическая экспансия Запада, этническая — Китая и социально-религиозная — ислама не просто развертываются в разных плоскостях; они не принимают друг друга как глубоко чуждое явление, враждебное не в силу различного отношения к ключевому вопросу всякого общественного развития — вопросу о власти, но в силу самого образа жизни. Компромисс возможен только при изменении образа жизни, то есть уничтожения участника компромисса как цивилизации.
При этом взаимопонимание, в отличие от внутрицивилизационных конфликтов, не только не является универсальным ключом к достижению компромисса, но уничтожает саму его возможность, так как лишь выявляет несовместимость конфликтующих сторон.
Конкуренция между цивилизациями не просто осуществляется по отношению к каждому ее участнику методами, являющимися для него внесистемными и потому носящими болезненный и разрушительный характер; она беско— промиссна и нарастает даже при видимом равенстве сил и отсутствии шансов на чей-либо успех.
Она иррациональна — и потому опасна и разрушительна. Каждая из трех великих цивилизаций, проникая в другую, не обогащает, но, напротив, разъедает и подрывает ее (классические примеры — этнический раскол американского общества и имманентная шаткость прозападных режимов в исламских странах). Возможно, ислам уже в ближайшее десятилетие станет «ледоколом» Китая по отношению к Западу (при всех попытках использовать его в ровно противоположных целях) так же, как гитлеровская Германия и, в конечном счете, сталинский СССР стали «ледоколом» руз— вельтовских США по отношению к Европе.
Вместе с тем рассмотрение традиционного мирового «треугольника цивилизационных сил» (Запад — исламский мир — Китай) все менее достаточен. Мы присутствуем при еще более драматическом, чем столкновение западной и исламской цивилизаций, акте начала разделения Запада, — при начале уже не хозяйственного, но цивилизационного расхождения между Евросоюзом и США.
Уже сегодня оно не дает им создать единый фронт борьбы даже с такими самоочевидными угрозами, как международный терроризм и наркомафия. Классический пример дал Буш, подписавший после разгрома «Талибана» директиву, ограничивающую борьбу с посевами наркосодержащих культур в Афганистане. И это при том, что после победы США над талибами производство наркотиков в Афганистане выросло, по самым скромным оценкам, более чем в 100 раз!
Причина позиции США проста: для них важнее всего видимость стабильности в Афганистане, а проблемы Европы, получающей чудовищный удар наркотиков (трафик которых в том числе идет через Косово), вполне вероятно, воспринимаются руководством США в первую очередь через призму не борьбы с наркомафией и терроризмом, но глобальной конкуренции.
Цивилизационная конкуренция более, чем какая-либо иная, ведется за определение «повестки дня», то есть конкретной области противостояния и его принципов (обычно эти принципы соответствуют определенной области деятельности).
Сегодня в наиболее предпочтительном положении по-прежнему остаются США, чей комплекс целей — финансово-экономический, без отягощения какими-либо европейскими, гуманитарными ценностями, — остается наиболее универсальным. В отличие от идеологической, религиозной или тем более этнической экспансии финансовая экспансия сама по себе никого не отталкивает a priori, поэтому круг ее потенциальных сторонников и потенциальных проводников максимально широк, как и возможности выбирать лучший человеческий и организационный «материал».
