некоторых своих новых членах. Понятно, что путинская бюрократия — не подарок, но, проводя антироссийскую, в том числе и пропагандистскую, политику, Евросоюз тем самым обеляет ее и оправдывает ее существование в глазах самих россиян.
Никакие «общечеловеческие» иллюзии в отношении Европы больше не имеют права на существование.
Как ни жаль, современный символ гуманистической цивилизации — Европа не обладает творческим духом по отношению к глобальным процессам, страдает провинционализмом и догматизмом, а также опасной склонностью к стимулированию предательства. Это не даст ей, при всем ее культурном багаже и богатстве, не только вести глобальную экспансию, но и стать самостоятельным субъектом мирового развития.
Это не более чем пассивный и клонящийся к упадку, хотя и все еще очень обеспеченный регион.
Для России это емкий рынок, полезный культурный феномен, набор частично пригодных для заимствования форм и принципов и, одновременно, — зловещее предупреждение о недопустимости слепого копирования даже лучших из них.
Европа — не более чем предмет и инструмент потребления. Да, самого разнообразного, включая эмоциональное и интеллектуальное. И, конечно, ее разложение отнюдь не повод для озлобления и какого бы то ни было ограничения этого потребления.
В конце концов, «если вам не нравятся кошки — значит, вы просто не умеете их готовить».
Просто не нужно ждать, что они решат за вас ваши проблемы и откроют перед вами дверь в лучший мир.
Блага, которые действительно способна предоставить нынешняя Европа, связаны с обеспечением индивидуального комфорта в самом широком смысле этого слова — от материального потребления и приобщения к безусловным культурным ценностям до бизнеса, личной безопасности и доступа к качественному (а главное, признаваемому самой Европой) образованию.
Этим и надо пользоваться.
А вот поиск союзников и учителей, коллективных и личных норм поведения, смыслов, ценностей, принципов или, упаси боже, мировоззрения, целостной жизненной философии — это не к Европе, как бы ни старались ее многочисленные поклонники и пропагандисты.
Готовьте Европу правильно.
Прошедшие во Франции президентские выборы носили принципиальный характер и были восприняты французами как событие, действительно определяющее все будущее их Родины. Только так можно объяснить фантастически высокую по любым меркам, а не только по меркам фешенебельных и расслабленных западных обществ, явку избирателей — почти 84 %!
И вспыхнувшие после сообщения о победе Саркози массовые беспорядки, и незначительный разрыв между победителем и побежденной (53 % против 47 %), определившийся лишь после теледебатов, показывают: французское общество действительно разделено по отношению к ключевым вопросам своего развития, и разделение это весьма глубоко и серьезно.
Главная проблема Франции — доведение до абсурда концепции «государства всеобщего благоденствия», превратившегося едва ли не в «государство всеобщего иждивенчества».
Сознаю: это действительно кощунственно звучит в современной России. Но во Франции государственная политика впала в другую, не менее маразматическую и изуверскую, крайность.
Колоссальная социальная помощь практически лишила людей, особенно носителей иных культур с более низким, чем французы, уровнем потребностей, стимулов к труду. Если в США в первый год после приезда в страну без работы сидит лишь 7–8 % иммигрантов, то во Франции — 55 %. На социальную помощь разных видов идет около 60 % всех расходов государства, среднее пособие по безработице практически равно минимальной зарплате (на которую, в отличие от российской, можно существовать — и, более того, можно жить), а выплачивается в среднем в течение почти 2 лет! Минимальная же зарплата выросла за десятилетие на две трети со вполне достойного уровня. А два года назад правительство начало выплачивать специальную премию в тысячу евро тем, кто найдет работу в первый год после увольнения, — но на эту приманку «клюнули» относительно немногие.
Понятно, что такие масштабы социальной помощи требуют и высоких налогов, и, что представляется исключительно важным, высокого уровня огосударствления экономической и в целом общественной жизни. При и без того высокой склонности французского общества и государства к бюрократизации это создает его развитию дополнительные проблемы, сковывает, а то и прямо подавляет инициативу, затрудняет создание новых рабочих мест и, соответственно, их поиск тем, кто действительно хочет работать.
А тем временем пенсионная система и система социальной защиты разваливаются под собственной тяжестью.
Чтобы понять причину поражения Сеголен Руаяль, достаточно рассмотреть, что она предложила для решения этих проблем, ощущаемых большинством французов.
Ответ ужасающий: ничего.
Она лросто закрыла глаза на эти проблемы, сделала вид, что их нет, и продолжила раздачу обещаний и наращивание обязательств государства — ту самую политику, кризис которой если не сознает, то болезненно ощущает все французское общество.
При этом ее ключевые обещания были откровенно нереальны: доведение пособия по безработице в первый год после увольнения до 90 % прежнего заработками зачем тогда вообще искать работу?) и повышение минимальной зарплаты еще на 20 %.
Французы искали выход из кризиса, а Руаяль предложила им его усугубить.
Ответ Саркози крайне неприятен для французского общества. Он стандартен и не оригинален: «посчитали — прослезились», теперь будем снижать государственные расходы (а значит, и налоги, — но это приветствует только бизнес) и сокращать социальную помощь — резать «священную корову» «общества всеобщего иждивенчества».
Но французское общество, сознавая свои проблемы, не видит другого выхода, — и воспринимает указание на него как неприятную, но честность.
Популярность Саркози создало подавление массовых беспорядков в арабских пригородах. Как министр внутренних дел, он был заклеймен левыми интеллектуальными вырожденцами Европы за «жестокость». Из России, где ОМОН регулярно и с наслаждением устраивает подлинное сафари на людей в центрах крупнейших городов, эта «жестокость» смотрится особенно пикантно.
Однако если мы не будем поддаваться досужим рассуждениям «о бедных арабских мальчиках», которых «заела среда» и которые начали поэтому устраивать погромы, крушить магазины и жечь автомобили, а посмотрим на ситуацию глазами француза, — картина станет вполне внятной.
В силу ошибок прошлого Франция посадила себе на шею огромное количество иждивенцев, которые не хотят быть французами по культуре, не могут, а часто и не хотят работать, но хотят, чтобы французы их кормили. При этом они требуют все большего и устраивают беспорядки.
Саркози первым в политкорректном западном мире посмел осудить их с морально-этической точки зрения. Пресечение же беспорядков было не только мягким, но и исключительно умелым — в охваченных ими кварталах просто закрывали школы, органы социальной поддержки и прочие блага цивилизации вплоть до банкоматов. «Хотите быть дикарями — живите как дикари». И арабские родители понимали, что их дети вырастут недоучками, лишенными даже ограниченных возможностей, а чтобы снять в банкомате наличные, они должны были идти на соседнюю улицу, что им, разбалованным цивилизацией, было непривычно и обременительно. И беспорядки угасли, как пламя, лишенное кислорода.
Наши ракетно-квасные патриоты пеняют Саркози на жесткий атлантизм, на союз с США. Да, это отказ от идеалов де Голля, — но четкое следование потребностям момента. При всех своих недостатках, США сегодня — это символ государства эффективности в противовес государству иждивенчества, которое должен демонтировать Саркози. С другой стороны, США— противник глобального ислама, пусть подлый и недобросовестный, но враг той самой иждивенческой арабской улицы, которую вынужден усмирять
