— Его еще делают? — спросил я. — Я думал, в Югославии больше не осталось можжевельника. Гм… А что еще?
— Еще я люблю «сайд-кар», но с «аурум» вместо «куантро», — ответил он, внимательно глядя на меня.
Я кивнул:
— Могу себе представить. И нёбо не раздражает.
— На десерт люблю лейпцигский бальзам, — вызывающе сказал он.
— Но с крепким сладким кофе, — быстро добавил я. '
Он набрал в грудь воздуха.
— Вам говорит что-нибудь название Клостерней-бург? — спросил он.
— Разумеется, — обрадовался я. — Там до сих пор живет Хагги Клафф? И все еще не может простить тех, кто лучшим лимузиновым деревом считает дубовую древесину из Тронсэ?
— Все верно, сэр. Если позволите, я займусь приготовлением чего-нибудь особенного для вас?
— Именно об этом я и мечтаю. И что-нибудь для дамы…
— Прошу прощения, но это мой коктейль, из моих напитков, и я делаю его только для своих гостей. Со всем к вам уважением, мадам… — Он поклонился Таде и удалился.
Она радостно захихикала и коснулась моей руки.
— Так тут всегда, так что не волнуйся. Удивление, ошеломление, возбуждение, осмеяние… Это основные лозунги данного заведения. Взгляни на этот «Бюллетень абсурда». — Она подвинула мне напечатанный красивым шрифтом листок; я бросил взгляд на текст:
«Еще двадцать лет назад в железнодорожных вагонах Польши (Центральная Европа) висели правила для пассажиров, в которых, в числе прочего, можно было прочитать:
Запрещается без разрешения проводника передвигать спинки сидений. Запрещается езда на крышах, сцепках и т. д. После прибытия на конечную станцию пассажиры обязаны (sic!) покинуть вагоны».
Я посмотрел на Таду.
— Это вершины абсурда, еще одно чудачество «Грота». Но скажи мне, что это за лимузиновое дерево?
— Ха! Это лучшее сырье для изготовления бочек и чанов, предназначенных для выдержки благородных вин и коньяков. Одни предпочитают дуб из бывшей провинции Лимузин, другие — из леса Тронсэ. Вот и все.
Она внимательно и серьезно смотрела на меня. Посмотрел и я на нее. Маленький, пушистый, легкий, словно из семян одуванчика, беретик-шапочка, сидевший слегка набекрень, придавал ее лицу задорный или, может быть, слегка заносчивый вид. Серо-зеленые глаза были созданы для смеха, женщины с такими глазами шагают по жизни радостно и бодро и чаще всего еще до сорока лет испытывают сильнейший душевный надлом, после чего кончают прыжком в пропасть. Иногда, хотя и редко, они доживают до почтенного возраста и становятся чудесными симпатичными старушками, в глаза которых влюбляются невинные юноши.
— Можешь назвать какой-нибудь напиток на букву «с»? — спросила она.
— Саке, самсю, стейхагер, стрега, сидр, старка…
— А на «к»?
— Кюрасао, кьянти, кларет, коблер…
— А на «г»?
— Голдвассер, граппа, гриотте… Ты что, хочешь нанять меня обслуживать прием?
— Нет… — Она отпила из своего бокала. — Я думала над тем, почему именно тебя Рикки нанял для этого дела…
— Ну, значит, теперь уже знаешь — тот, кто разбирается в напитках, разбирается во всем.
— Неужели ты чувствуешь себя обескураженным? — спросила она. — Смущенным? Перестань… — Она снова коснулась моей руки. На меня это подействовало, как глоток AYO. — Теперь я понимаю, почему он настаивал именно на тебе.
Я увидел, что к нашему столику приближается мой официант, неся на маленьком подносе высокий бокал, наполненный почти прозрачной жидкостью с легким розоватым оттенком.
— Очень рад, — сказал я Таде. — Объяснишь мне когда-нибудь, а то я все равно ничего не понимаю.
Официант поставил передо мной бокал и тотчас же удалился. Я вспомнил, что главный девиз заведения — удивление. Я понюхал напиток; в голове возникла какая-то туманная ассоциация, но так и не приобрела конкретные черты. Я посмотрел на Таду и сделал глоток. В первое мгновение я ощутил лишь жгучий холод на языке, а потом вкусовые сосочки просто обезумели. Я прикрыл глаза и всецело отдался ощущениям. В этом бокале было все — объятия прекрасных женщин, поэзия Клефта, ветер на горной автостраде, аромат орхидей… Вся жизнь. Кажется, я на несколько минут заснул. Но когда проснулся, мой бокал был пуст, а Тада вглядывалась в меня сверкающими глазами. Я глубоко вздохнул, а она щелкнула ногтем по краю своего бокала.
— Я считаю, что секс имеет смысл только тогда, когда хоть что-то испытываешь к партнеру. Что угодно — уважение, восхищение… Действительно что угодно, но лишь в этом случае секс не является механической мастурбацией, которую легко можно заменить хотя бы новейшим кремом «ОНА-И-ОН».
— Что, есть такое? — деланно удивился я. Впрочем, я и в самом деле ничего не знал о подобном креме.
— Да, уже есть, но…
Я прервал ее, подняв указательный палец.
— Ты вписалась в правила заведения, — улыбнулся я. — Но я уже получил иммунитет. Хочу немного поразмышлять дома. Возвращаешься со мной, или…
— Или… — улыбнулась она в ответ. — Попробую уговорить официанта на этот коктейль. Я уже кое-чему научилась. До свидания.
Я нашел взглядом «своего» официанта и подошел к нему. Он вопросительно посмотрел на меня.
— Если буду снова в Вене, скажу Клаффу, какую глупость он сделал, не предложив вам кафедру в своей школе.
— Он предлагал, — ответил официант, изображая возмущение.
— Тогда поругаю его за непоследовательность. — Я крепко пожал ему руку. — Ни под каким предлогом, даже если бы я ползал у ваших ног, пожалуйста, никогда мне больше этого не подавайте. Должна же у человека оставаться хоть какая-то мечта…
Он кивнул. Я направился к выходу, погружаясь попеременно то во мрак, то в облака иллюминации. На улице я облизал губы и, уже не чувствуя на них вкуса нектара, закурил. Докурив в машине, я двинулся в обратный путь. Неожиданно я с удивлением заметил, что «дагхил» уже не возбуждает меня так, как прежде. Включив автопилот, я снизил скорость до ста и, полулежа в кресле и игнорируя виды за окном, вернулся в рай.
Примерно полчаса я развлекался с парой моих четвероногих друзей, ожидая вдохновения, но, видимо, я слишком быстро вернулся — оно еще меня не настигло. Я пошел на пляж, и мы выкупались все втроем. Я выкурил две сигареты, глядя на Сабу и Серво, вытряхивавших со смешным хлопающим звуком воду из ушей, и лишь тогда у меня возникло желание
познакомиться с Калпом Манктелоу. Вернувшись в комнату через кухню, я сунул в холодильник принесенное с собой пиво и, вставив диск в коми, начал изучать биографию неудачливого пилота и еще более неудачливого киллера. Двадцать минут ушло на знакомство с чужой преждевременно оборвавшейся жизнью; я то и дело тыкал пальцем в экран, отмечая заинтересовавшие меня факты, названия, фамилии.
Школа в Филлиморе.
Курсы пилотов-любителей — инструктор Боб Вильс.
Два этапа профессиональной подготовки — двое инструкторов, трое более-менее близких друзей, скорее всего, несущественно.
Четыре попытки работы в качестве пилота-профессионала — мало шансов за что-либо зацепиться.
Несчастный случай.
