более уступчив. Ну вот, видишь! Проглотил. Добавляем еду, напитки, какой-нибудь телефонный разговор, но номер скрываем. Пребывание завершаем сегодняшним днем. Что-нибудь еще? — Я повернулся, ожидая дополнений, но Будда покачал головой. — Ну значит, все. Ага! Через час уничтожить записи о нашем пребывании здесь, деньги перевести на счет. Конец.
Я набрал «ex t» и, развернувшись вместе с креслом, спросил Будду, есть ли у него еще какие-либо сомнения. Таковых не имелось.
— Ни пописать перед уходом, ни выпить?
— Нет.
Он выглядел слегка возбужденным, у него побелел кончик носа и мочки ушей. Видимо, он сам почувствовал, что мерзнет, поскольку на несколько мгновений закрыл уши руками, почесал бакенбарды и принужденно улыбнулся. Я попытался пошутить, чтобы разрядить напряжение, но на него это не подействовало. Ну, нет так нет. Я бросил в сумку свою косметику, сгреб со стола сигареты и зажигалку.
— Черт, я же еще не собрался, — вскочил Будда.
— Спокойно, у нас еще полно времени…
Он бросился к двери, не слушая меня. Я вышел за ним, протиснулся в не до конца закрытую дверь. Он выбежал из ванной с несколькими десятками флакончиков, тюбиков и коробочек. Все рассыпалось, покатилось, загрохотало, падая на пол. К моим ногам подкатились два белых цилиндрика. Я поднял их, машинально взглянув на надписи.
— Господи, Будда! Зачем тебе тампоны?
— Потому что мне так нравится! — рявкнул он. — Не люблю, когда у меня задница потеет, ясно? Доволен?
Меня так и подмывало прорычать что-нибудь на тему того, насколько меня волнует пот у него в заднице, и чтобы вместо тампонов он засунул в это место свои комплексы и не орал на людей, которым совершенно неинтересно, что и куда он себе засовывает, особенно если речь идет о подобных местах, но мне каким-то образом удалось сдержаться. Скажем так, почти.
— Тогда нацепи себе под нос слюнявчик, а под мышки подушки, только, пожалуйста, не ори, чтобы удар не хватил. Ладно?
Он извинился или посчитал, что извиняется, бормоча что-то себе под нос и собирая свои сокровища. Если бы он не оказался столь чувствителен, я отпустил бы какую-нибудь шуточку насчет того, что он напоминает мне озабоченного хомяка или взволнованного Деда Мороза, у которого сбежали последние санки. Воздержавшись от насмешек, я сообщил Будде, что подожду его в машине на улице, и вышел. Я помнил о том, чтобы дать служителю гаража несколько баксов для прекрасного, компетентного и не поддающегося искушениям обслуживающего персонала, ибо иначе этот самый персонал готов был запомнить нас не с самой лучшей стороны, впрочем, служитель и так смотрел на меня косо, видимо, коридорный донес ему, какая я скотина. Во всяком случае, я сделал, что мог. А потом выехал на улицу и подобрал Будду. Он уже успокоился и выглядел нормально. «Во всяком случае, не как мужик с тампоном в заднице», — подумал я. Хотя, чего я цепляюсь к этим идиотским тампонам? Никого еще с их помощью не убили. Невинный продукт обработки целлюлозы, и тем не менее он неприятно застрял у меня в памяти. Я не мог вспомнить, беспокоили ли меня когда-либо прежде мысли по поводу ваты. «Отцепись от ваты, Оуэн, — подумал я. — Старый ты ворчливый брюзга, Оуэн, или брюзгливый ворчун».
— Будда? — Да?
— У нас есть один шанс установить контакт с Ласкацио. Сегодня. Если не получится — второй возможности не будет. Мы можем продырявить их систему безопасности лишь один раз, за счет неожиданности. Даже если полиция какое-то время спустя попыталась бы еще раз, ничего не выйдет — они уберутся отсюда, сменят обслугу, какие-нибудь пароли… Даже если нам придется сжечь эту будку на колесах, мы должны получить аудиенцию у Ласкацио и дать ему послушать тиканье моих часов. Он кивнул.
— У тебя есть какие-нибудь сомнения? — Не отрывая взгляда от почти пустой дороги перед нами, он покачал головой, слегка быстро на мой взгляд, но наверняка он все уже продумал заранее, как и я. — Ничего тебе не приходит в голову? Может, мы чего-то не учли?
Он посмотрел на меня и растянул губы в слабой улыбке.
— Хочешь меня спросить или просто занять конкретными мыслями? Не беспокойся, глупостей делать не буду и не вижу никаких пробелов в нашем плане. Извини — в твоем плане.
— Рад за тебя, — с легким сожалением сказал я, остановив машину в начале улицы, поворот с которой вел на площадь с кегельбаном. — А у меня предчувствие, будто я что-то недоглядел, что-то не так, как должно быть, но никак не могу понять, что именно.
— Обязательно надо ехать прямо сейчас? — В его голосе послышалось беспокойство. — Мы смело можем отложить визит…
— Нет, — прервал я его, опасаясь, что его колебание может и у меня вызвать пораженческие настроения. — Сегодня, — твердо сказал я.
— Ладно, сегодня, но можно ведь и через час, и через два.
Я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, насвистывая первые четыре такта «К Элизе». Выпятив живот и изогнув спину дугой, я с хрустом потянулся.
— Все дело в том, что никак не могу сообразить, в чем дело. Будем надеяться, что это какая-нибудь дерь-мовая мелочь. Может, я просто забыл закрыть кран в ванной? Поехали…
— А часто у тебя бывают такие предчувствия, и оправдываются ли они?
— Э… Нет!
Ну вот, пожалуйста, Оуэн Йитс — чемпион мира по лжи в виде одного слова!
— Знаешь, если это для тебя действительно важно то лучше было бы отложить…
— Нет. — Я нажал на газ и тронулся с места. — Предчувствие, что сегодня — наш шанс, сильнее всех прочих. Забудь о моих сомнениях. Пойдем напролом. — Я посмотрел на него. — Как вы там разогревались на стадионе? «Мы самые, самые, самые лучшие!»
— Ага, но не все. Другая часть, поменьше — это не предназначалось для камер и публики — обращалась к родословной противников и их гениталиям.
Я свернул на стоянку и направился к ближайшему просвету в сомкнутых рядах автомобилей разных марок, форм и цветов.
— А ты принадлежал к какой части?
— К первой.
— Так я и думал.
Я припарковал машину. «И почему я так люблю врать», — подумал я. Если бы это еще имело хоть какой-то смысл, но ведь я был уверен, что Будда увлеченно крыл соперников на чем свет стоит, а я ему сказал нечто совершенно обратное. К чему бы это? Я выключил двигатель.
— У тебя есть в карманах какие-нибудь бумаги? — спросил я, вынимая свои. Будда провел ладонями по телу и покачал головой. — Ну, пошли.
Я выскочил из машины, хлопнул дверцей и, не дожидаясь Будды, направился к уже знакомым дверям. Войдя, я подтвердил бронь, подошел к четвертой дорожке и сбросил пиджак на стул. Будда еще спокойно перебирал пальцами по застежкам куртки, когда мой шар уже свалил первые шесть кеглей. Вторым я сбил пять, а третьим — восемь. Будда пробормотал что-то, что я принял за похвалу, схватил шар, подождал, пока автомат установит кегли, некоторое время примеривался и с четырех шагов разбега пустил шар. Я окинул взглядом зал. Знакомого ковбоя нигде поблизости не было. Вообще, одни незнакомые. Я закурил, наблюдая за игрой Будды. Три броска, и не меньше восьми кеглей в каждом. Он оглянулся и спросил:
— Сыграем?
Я согласился. Что нам еще было делать? Когда Будда набрал сотню, я отставал от него на одиннадцать очков — отвратительный результат, особенно если учесть, что мой противник сосредотачивался на игре лишь на несколько секунд — перед тем как пустить шар. Все остальное время он спокойным, безразличным взглядом скользил по стенам помещения и людям. Ничего не происходило, за исключением того, что он у меня выигрывал, а я ему проигрывал. Остальные игроки не обращали на нас внимания и, откровенно говоря, не особо увлекались игрой. Шум катящихся шаров и грохот падающих кеглей не помешали бы даже озабоченному филологу писать статью о давно умершем авторе буколических произведений. Я начал
