«Черевичек».
Действительно, всего лишь один миг — и перед зрителями стоял подгулявший мужичок из родной артисту деревни Кольцовки.
Голос певца спокоен… Он только начал музыкальную фразу. Однако, повторяя первые строчки, он сменил интонацию и дал понять, что история, которую собирается поведать, будет забавной и загадочной. Еще бы!..
Странности начались с припева:
Артист полон недоумения — как могло случиться, что перед глазами начинают меняться левая и правая сторона улицы? Почему фонари не стоят на месте? «Эх, да вы пьяные все, господа!» Внезапная догадка обрадовала гуляку: он-то ничего, он-то чуть-чуть перехватил на пирушке, а вот фонари…
Психологический рисунок песни становится отчетливее, он развивается одновременно с мощным звучанием михайловского баса. В песне появляется бесшабашность, ухарство… Неспроста качаются фонари, неспроста прищурился месяц, — он тоже хватил лишний стаканчик. «Стыдно тебе — ведь уж ты старина!» Сама эта фраза тем более забавна, что в ней вспоминаются укоризны, которые не раз слышал гуляка, придя домой, которые, вероятно, ему придется услышать еще не раз.
И только когда зазвучал припев: «Левая, правая, где сторона?» — тоска сжала сердце слушателей: краток в человеке этот всплеск, этот взлет веселья, — «Улица, улица, ты, брат, пьяна…»
Тишина мгновение стояла в зале, одно мгновение, но этого мгновения было достаточно, чтобы зрителям привиделось воочию: в хороводе тусклых фонарей все удалялась и удалялась покачивающаяся фигурка человека, который уносил с собой и пьяную радость, и невидимые миру слезы…
Колонный зал разразился аплодисментами, — слушатели выражали признательность таланту и мастерству народного артиста. Но многие вряд ли задумались над тем, кто же написал эту песню, кто создал это музыкальное действо, покорившее их душевной добротой, иронией, горечью, — многообразием переживаний, свойственных человеку. Большинство полагало, что если песня поется давным-давно, то она родилась «сама по себе», непроизвольно, как в лесу рождаются деревья.
Подобное явление встречается довольно часто: популярные песни быстрее всего теряют имя своих создателей и живут самостоятельной жизнью.
Однако духовная жизнь народа обогащается людьми с их собственной биографией, с их неповторимой судьбой. И коль скоро речь зашла о музыкальном произведении, где слова играют не последнюю роль, то следует помнить: в историю отечественной литературы поэт может войти стихотворением, даже одной строкой, но и тогда мы, его потомки, должны быть признательны за его душевную щедрость, за его талант.
«Как хороши, как свежи были розы», — написал Иван Мятлев, петербургский приятель Лермонтова, светский острослов, завсегдатай литературных салонов. Лермонтов перед отъездом на Кавказ в 1841 году записал в альбом Софьи Николаевны Карамзиной:
Именно этот Ишка Мятлев в свое время в петербургских кругах нашумел стихотворным романом «Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границею». Но имя его сохранилось благодаря одной строке стихотворения, которое так и начиналось «Как хороши, как свежи были розы». Эта строка придала тургеневской элегии особо интимный настрой. Да и сама по себе она хороша, — музыкальна, исполнена изящества, благородства; она — поэзия. А имя ее создателя в наши дни известно, пожалуй, одним составителям комментариев да литературоведам.
Песня «Улица, улица» впервые была издана в августе 1863 года музыкальным магазином К. И. Мейкова как «песня московских цыган». В соответствии со вкусами публики ее первая строка пелась иначе, чем теперь: «Раз от цыганок иду я к себе, улица странною кажется мне…» В семидесятых годах прошлого века «Улицу» издал А. Гуйхейль, опять-таки с новым вариантом первой строки: «Вот из трактира иду я к себе…» Наконец, в девятисотых годах с подзаголовком «цыганская таборная» песня была издана П. Юргенсоном. Были, конечно, и другие издания «Улицы», пользовавшейся в России огромной популярностью. Но никогда — вплоть до наших дней — не упоминалось имя автора песни. В лучшем случае, как, например, в репертуарном сборнике «Вечер старинного романса», вышедшем в 1968 году, помечалось: «слова неизвестного автора». Может быть, песня действительно родилась в каком-нибудь цыганском таборе? Нет, это не так. Все свидетельствует о том, что текст песни имел литературный первоисточник, а ее мелодия создана на иных основах, чем создавались мелодии таборных цыганских песен. Не случайно в мейковском издании упоминалось имя композитора Дюбюка.
Александр Дюбюк был в свое время известным пианистом и фортепьянным педагогом. До глубокой старости он не оставлял занятий с начинающими музыкантами. Сохранились любопытные воспоминания одного из них, М. Л. Пресмана, о первом посещении престарелого маэстро.
…Двери открыл хозяин квартиры. Он предстал перед учеником в стоптанных домашних туфлях, в полинявшем и потертом халате, из кармана которого торчал Громадный, с красными разводами, платок. Маэстро нюхал табак. Следы табака были видны не только под носом, на халате и на платке, — запахом нюхательного табака была пропитана вся запущенная квартира. По внешнему виду маэстро никак нельзя было сказать, что он имеет какое-то отношение к пианизму и былой композиторской славе. Однако толстые, как огурцы, пальцы этого тучного и неряшливо одетого старика бегали по клавишам с такой легкостью и четкостью, а старый, вдребезги разбитый инструмент так прекрасно пел, что мгновенно забывалось все, что не имело отношения к игре, музыке, искусству. Таков был Александр Иванович Дюбюк — московский старожил и сочинитель огромного количества популярнейших песен и романсов, например: «Не брани меня, родная» (на слова А. Разоренова), «Поцелуй же меня, моя душечка» (на слова С. Писарева), «Тройка мчится, тройка скачет» (на слова П. Вяземского), «Соловьем залетным» (на слова А. Кольцова). Об этих музыкальных произведениях можно и должно говорить с любовью, с уважением, как мы говорим о романсах и песнях Алябьева, Варламова, Гурилева, Булахова.
А в шестидесятых годах прошлого века, когда Дюбюк аранжировал или, вероятнее всего, создал песню «Улица, улица», он находился в зените славы. Почтенный профессор Московской консерватории, превосходный пианист, сочинитель романсовой музыки, Дюбюк не случайно обратил внимание на слова стихотворения, ходившего в списках. Были в стихах приметы того времени, комедийные ситуации, и, главное, была в них правда чувств «человека из публики»; — мелкого ли чиновника, мастерового ли, семинариста ли, — безразлично, но явно человека демократических низов. Вот эту-то демократическую, разночинскую основу стихотворения и уловил композитор.
