Карл Деметр
Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945
Предисловие
Интерес к германскому офицерскому корпусу и роли, которую он сыграл в истории Германии, был особенно значителен в десятилетие, последовавшее за окончанием Второй мировой войны. Союзники стали свидетелями почти невероятного сочетания архаичного общества и высокой военной эффективности его армии. После неудавшегося покушения на фюрера 20 июля 1944 года мир получил первое представление о моральной и политической дилемме, перед которой оказались передовые члены этого общества. Последующий суд над военными преступниками позволил проследить, как происходил отход от принципов чести и воинской доблести, которые исповедовались в течение почти двухсот лет и на основании которых базировалось привилегированное положение офицерства по отношению к большинству немецкого народа.
Со временем интерес к побудительным мотивам немцев в годы Второй мировой войны значительно уменьшился. Но в мире произошло множество других событий, напомнивших, насколько часто и повсеместно возникает в обществе вопрос взаимоотношений между гражданскими и военными, чему Германия служит лишь одним, хотя, возможно, и наиболее доказательным примером. Как в эпоху огромной социальной подвижности могло возникнуть и сохраниться нечто столь закостенелое, как офицерский корпус? Как ему удавалось, реагируя на различные социальные и политические события, сохранять при этом присущую ему сплоченность? Как контролировался его состав? Какие факторы играли главенствующую роль в деле его образования и какова была допустимая степень его политической автономии? В государствах, где гражданская власть либо традиционно была слабой, либо незадолго до этого была грубо попрана, подобные вопросы могли возникать неизбежно. Поэтому история германского офицерского корпуса может вызвать интерес не только у историка, изучающего Германию и ее войны, но и у социолога, занимающегося проблемами организации человеческого общества.
Знаменательно, что первое издание книги доктора Деметра (переработанное издание которой представляется сейчас читателю) должно было выйти в 1939 году. Пепел Первой мировой войны уже остыл, пламя Второй еще не разгорелось, рейхсвер не играл явной роли в политике республики, и тем не менее было очевидно, что взаимоотношения германского офицерства с остальной частью общества ставили вопросы, которые по своей важности и сложности вполне заслуживают внимательного изучения современными историками и социологами. Нисколько не умаляя проницательности и профессионализма доктора Деметра, можно отметить, что его задачу облегчал тот интерес – доходящий порой до одержимости, – с которым относились к этим вопросам в Германии в последние сто лет – от Шарнхорста[1] до Людендорфа[2]. Информация о социальном происхождении офицеров уже была аккуратно собрана. Чтобы собрать аналогичные сведения по французской и американской армиям, потребовались трудоемкие исследования, а по британской армии таких сведений нет и до сих пор. Начиная с тяжелых дней Йены и пьянящих, хотя и противоречивых, событий «войн за освобождение Германии», германское офицерство непрерывно занималось самоанализом, каждое поколение заново определяло для себя свою сущность и предназначение и искало пути их реализации в постоянно меняющемся мире. Не стоит искать в истории британских или американских вооруженных сил примеров столь постоянного критического самоанализа. Ближайшая аналогия, которую можно найти в Британии, – это англиканская церковь во времена Джона Генри Ньюмана[3]. Но если свойственный Оксфордскому движению[4] романтический интерес к прошлому разделяла лишь небольшая, хотя и влиятельная группа людей, то не менее анахроничные взгляды Эдвина фон Мантейфеля[5] и его кружка приобрели значительное политическое влияние и сохраняли его достаточно долго.
Ибо, подобно англиканской церкви, германский офицерский корпус в XIX столетии отчаянно противостоял духу нового времени. Социальная структура, созданная с учетом потребностей XVIII века, становилась все более архаичной. Великий курфюрст, Фридрих-Вильгельм, в XVII веке сформировал свое офицерство преимущественно из бедных дворянских семей из-за Эльбы. Происходившее там закрепощение свободного крестьянства выработало у местных землевладельцев привычку к власти, грозившую династии большими неприятностями, если бы бедность не заставляла дворян быть благодарными за любые должности, военные или гражданские, которые династия могла им предложить. Проблема беспокойного мелкого дворянства, поразившая Европу в XVI веке, была решена привлечением его на государственную службу. Но, как и все браки, это соглашение потребовало обязательств от обеих сторон. Взамен на готовность служить королю и носить королевский мундир, юнкера потребовали, чтобы королевские должности доставались только им одним – требование, которое с не меньшим успехом выдвинуло французское дворянство. Фридрих Великий согласился на это сразу же, как только завершилась Семилетняя война и появилась возможность положить конец чрезмерному разрастанию армии, возникшему в годы, когда стране грозила опасность. Средние классы были слишком ценны для него как источник дохода, чтобы позволить им узурпировать дворянскую привилегию военной службы. В последние десятилетия XVIII века прусская армия, как и предреволюционная французская армия, превратилась в почти неприкрытую систему денежных пособий для высших классов, и это в то время, когда развитие военной науки потребовало от тех, кто воплощал ее в жизнь, нового типа профессионализма и когда изменения в социальной и политической обстановке поставили под сомнение всю концепцию армии как продолжения королевского двора и инструмента династической воли.
В сознании великих прусских военных реформаторов – Шарнхорста, Бойена [6], Клаузевица[7] – военные, социальные, политические и моральные побуждения были тесно связаны. В их представлении офицеры не могли больше оставаться королевскими слугами, получающими свои должности по наследству, но должны были стать вождями сражающейся отчизны, заслужившими это звание благодаря профессиональным качествам и силе духа, основанной на глубоком понимании мира, которое может дать лишь образование. Бойен, когда у него, как у военного министра, появилась возможность по окончании Наполеоновских войн преобразовать офицерский корпус прусской армии, надеялся превратить офицерство в национальную элиту, отбираемую с помощью экзаменов без учета происхождения. Это же требование мы находим в предложениях франкфуртского парламента[8] 1848 года. Но идея введения таких экзаменов показалась консерваторам оскорбительной, они посчитали, что такая система приведет в офицерский корпус множество нежелательных элементов и, что еще хуже, многие достойные молодые люди не смогут в него попасть. Она, по выражению Вильгельма I[9], породит «дух и характер совершенно отличный от того, что был до сих пор». То, что такие перемены могут быть политически опасными, а также социально нежелательными, стало ясно в 1848 году, когда отношение офицерства, которое было буквально plus royaliste que le roi («большие роялисты, чем сам король»), стало решающим фактором в поражении революции. В 1861 году наблюдались дальнейшие протесты против обязательного высшего образования для офицеров, как способного привести к «радикальным изменениям в характере офицерского корпуса». Возникал существенный вопрос: поведет ли новое офицерство себя так же, как старое в 1848 году?
Если оставить в стороне политические намеки, то сам спор, между сторонниками образованного офицерства и теми, кто предпочитал «характер», выработанный предположительно хорошим воспитанием, был свойственен не только Германии XIX века. Каждый, кто связан с военным образованием, увидит из исследований доктора Деметра, со сколь давних пор ведется спор о том, как следует готовить будущих офицеров. «Военные школы не академии, и нас здесь волнует не столько «наука», сколько непростая задача ознакомить молодых людей с основными принципами войны и, так сказать, с приемами ремесла». Так было сказано в меморандуме генерального инспектора военной подготовки и образования Пруссии в 1890 году, но схожие взгляды высказывались и в более близкое к нам время. В военных кругах, как в Британии, так и в США, все еще широко распространено было мнение, что все решает воля, а не интеллект.
Но к концу XIX века растущая потребность в большом количестве офицеров для службы в «миллионной армии» фон Шлиффена[10] уже не оставляла консерваторам возможности сохранить офицерский корпус как социальную элиту: реформаторы должны были превратить его в элиту интеллектуальную. В 1890 году глава военного кабинета – чиновник, отвечающий за поддержание высокого уровня офицерского корпуса, в частных беседах признавал, что вступительные экзамены следует рассматривать лишь как формальность. «Главное – поскорее нацепить на них военную
