За Великой стеной

беспокойно. Запах нищеты полз из всех щелей.

Ке сунул руку за пазуху, ухватил щепотку долларов, положил на столик перед трельяжем, придавил сверху флакончиком дешевых духов и выскользнул на веранду.

Взяв ненавистные ботинки, он спустился по предательской лестнице и побежал, сбивая пальцы на ногах в кровь об острые камни. Он бежал и знал, что если остановится, то вернется и подожжет барак.

8

Над головой Пройдохи чернела бездна, усыпанная звездами, как гигантская песчаная отмель морскими ежами. Хлынул ливень. Ке промок как губка, но шел, не прячась под козырьками крыш. Он шел к Томасу, гуркху, бывшему солдату английской армии. Гуркхи — жители гималайских гор. Издавна молодые горцы спускались в долину в поисках счастья и наподобие шотландцев нанимались в иноземную армию. Томас забыл родные горы, родители его давно умерли, и ничто не связывало его с туманным прошлым, называемым юностью. Он дослужился до чина капрала. Воевал в Бирме, Сингапуре, побывал в плену у японцев... Потом его освободили, и он очутился в Новой Зеландии, где влюбился в маорийку. Любовь гуркху досталась бурная и горькая. Затем он долго колесил по белому свету, пока не осел, как ил, в Гонконге. Томас был ночным сторожем индийской обувной фирмы с чехословацким названием «Батя». Носил чалму, как праведный индуист, но не верил ни в бога, ни в черта, а тем более в пророков, которые, по сути дела, ханжи.

Томас иногда пускал Ке спать в каморку у входа в забаррикадированную на ночь обувную фирму не без расчета — вдвоем и безопаснее и веселее: гуркх в старости стал не в меру болтливым.

Пройдоха умел слушать и делать вид, что верит услышанному.

Однако на этот раз до Томаса Ке не дошел — на перекрестке угодил в облаву. Полицейские в черных непромокаемых плащах скрутили ему руки, привычно обыскали, извлекли пистолет. Потом его добросовестно избили и бросили в камеру, набитую людьми, как барак, в котором жила Дин.

Подобные камеры называются «отстойниками». Они похожи на бетонные кубы, куда стекаются городские нечистоты. Основной массой арестованных были бродяги, для которых камера оказалась божьим даром: «В ливень не спрячешься под парковую скамью». То, что Пройдоха был здорово избит, дало ему право лечь на металлические нары. Кто-то напоил его пивом, непонятным образом оказавшимся в «отстойнике».

— Ты чей? — спросили его шепотом.

Пройдоха не знал, можно ли здесь, где полно стукачей, ответить, что он человек господина Фу, поэтому промолчал. И его молчание восприняли как признак принадлежности к средней прослойке преступного мира.

На другой день Ке вызвали на допрос. Полицейский чин, не глядя на задержанного, рявкнул:

— Убирайся!

Пройдоха пробкой вылетел из участка, или, как его здесь называли, Поста, на улицу.

На углу стоял Сом. С опухшим лицом, но по другой причине, чем у Пройдохи. Он смачно сплюнул длинной тягучей слюной, испугав плевком маленькую ящерицу, гревшуюся на солнце.

— Иов![28] — сказал Сом. У Сома было отвратительное настроение.

— Ты мне должен за часы, — сказал Пройдоха, глядя в спину приятеля: тот шел впереди вразвалку, занося поочередно вперед то правый, то левый бок, как ходят женщины в Марселе.

— За какие часы?

— Я твоей Мичико подарил, — объяснил Пройдоха. — У меня нет ни копейки...

— Ты меня за дурака считаешь? — осклабился Сом и поглядел через плечо. — Прокутил... Я тебя не просил делать подарки. Торопись! С тобой будет серьезный разговор.

9

В узкой улочке, где по обе стороны тротуара вытянулись ювелирные лавки, мастерские и магазины, я попросил шофера остановиться, расплатился и вышел. Когда машина скрылась за поворотом, я постоял некоторое время, подождал — «хвоста» не было, значит, визит господина Фу был лишь «личным» зондажем, — банда еще не включилась в игру и меня не обложили как волка сплошным кольцом «стрелков».

В одной лавке сквозь опущенные шторы из гофрированного оцинкованного железа пробивались полоски света. Не задумываясь, я дернул дверь. К счастью, она оказалась незапертой. Я вошел. Раздался переливчатый звонок, как в музыкальной шкатулке, — сигнал для хозяина, что кто-то пришел. Быть ювелиром — дело хлопотное, того и гляди нагрянут налетчики, но здесь, на полуострове-колонии, как ни странно, ограбления банков и подобных магазинов происходили весьма редко, пожалуй, реже, чем в метрополии. Макао — пятачок, его можно пройти вдоль и поперек пешком, охранялся же он с материка китайскими воинскими частями, а с моря подступы просматривались в любую погоду радарами португальской полиции, в распоряжении которой были быстроходные военные катера. Только дилетанты могли позволить себе свободу действий, но их быстро успокоили бы те же молодчики мадам Вонг — полуостров был «тихой обителью», своеобразной Швейцарией, где военные действия предпочитались легальному бизнесу.

И все же ювелиры оборудовали свои магазины всевозможными сигнальными устройствами, вплоть до ревунов и телекамер, в зависимости от достатка, в чем их нельзя было упрекать, — береженого бог бережет.

Из задних комнат, как чертик, выскользнул приказчик и встал за прилавком по команде «смирно!». На его рубашке, выпущенной поверх брюк, был приколот значок с портретом Мао Цзэ-дуна — дань времени и месту. Только тут я заметил второго человека. Он сидел в затемненном углу направо от входа. Это был охранник, или, как принято говорить на Западе, частный детектив. Грудь на его чесучовом пиджачке многозначительно оттопыривалась: там в кобуре-подтяжках спал тупорылый «хаскель» 32-го калибра. Поражали ступни его ног: они были громадны — признак слоновой болезни, столь распространенной в этих широтах.

Внутри лавки ничего примечательного не было. Прилавки... Под стеклами в коробках с темным ворсистым бархатом блестели каменья перстней; старинный японский фарфор, ручной работы пагоды из серебра, чеканные браслеты...

Приказчик-европеец был бесцветный, как засвеченный негатив, мужчина наполеоновского роста, с узко посаженными глазами — они немного косили, как у сиамских кошек.

Приказчик молчал. Я понял, почему: он ожидал, на каком языке я заговорю. Я сказал по- английски:

— Добрый вечер! Сегодня очень душно.

— О, добрый вечер! — вяло оживился приказчик.

— Покажите, пожалуйста! — Я указал на обручальное кольцо.

Он вынул несколько коробок.

На первый взгляд кольца казались одинаковыми, но это только на первый взгляд — на самом же деле все они были разные: одни массивные, сытые; другие кокетливо тонкие как манекенщицы.

— Пожалуйста! Господин женится?

— Это зависит от ряда обстоятельств, — не торопясь ответил я: мне требовалось выиграть время, довести приказчика до белого каления, узнать то, что требовалось, и не выкинуть на ветер «елизаветки» (гонконгские доллары), которых у меня было не так уж много. Правда, золото здесь стоило намного дешевле, чем на парижской бирже, здесь изделия оценивались лишь по весу, работа мастера почти не принималась в расчет... Причиной были международный «черный рынок», контрабанда, континентальный Китай, которому для своих целей требовалась иностранная валюта, и множество других обстоятельств.

— Выбирайте.