появления Милки, похоже, отбила у Бори всякую сообразительность. Он продолжал стоять недвижимым столбом с расстегнутой «молнией» на джинсах. Милка и обошла его, как столб, именно в тот момент, когда Вера решилась оторвать голову от пододеяльника и прояснить обстановку.
– Ма-а-а-а-ама-а-а!!!!! Ты-ы-ы-ы!!! – потряс комнату душераздирающий вопль Вериной дочери.
– Мила! Я тебе сейчас все объясню!
Вера зачем-то начала с классической фразы героев-любовников, хотя точно знала, что после нее ни один уважающий себя человек обычно ничего слушать не желает. Не желала и Милка. Она заткнула уши, совсем по-звериному прорычала:
– Не-е-е-ет!!! – и поспешила вон из комнаты.
Тут уж у Кудеярова хватило ума и сообразительности растопырить по сторонам руки, сграбастать девушку, чтобы не выпустить из квартиры. И ему, и Вере было понятно, что в таком состоянии Милка готова на все самое страшное, чего конечно же допустить нельзя. Боря, не ослабляя хватки, уселся вместе с ней на диван, и она билась в его руках пойманной птицей, которой жить осталось последние мгновения.
Вера вдруг поняла, что здесь, в этой квартире, она ничего не решает. Она никогда не сможет доказать дочери, что абсолютно невиновна. Нет, не так… Она не сможет объяснить ей, что хотела сделать как лучше для нее же, а получилось опять – как всегда… Даже более по-свински, чем всегда. И доцент питерского университета Соколова, пройдя мимо дивана, где все еще билась и рыдала Милка, открыла шкаф, достала самое простенькое дочернее платье, быстро переоделась в коридоре и вышла вон из квартиры. Все! Милкино детство наконец кончилось. Она, Вера, больше ничего не сможет сделать для своей старшей дочери. Теперь Людмила будет решать все только сама. Нет, конечно, они с Андреем как родители не откажут ей ни в какой просьбе, но вмешиваться в ее жизнь они, похоже, больше не имеют права. Да, Боря – сволочь! Но пока Милка не наестся этого его сволочизма по самые гланды, все равно не захочет выгнать его поганой метлой. Никто не учится на чужих ошибках и опыте. Опыт нужен свой. Хорошо, что квартира по-прежнему на Андрее, а потому красавчик Боря туда не сможет прописаться никакими силами. Все остальное поправимо. Даже с ребенком, если вдруг Кудеяров осчастливит им их дочь, они Милку прокормят, а потом найдется для нее и достойный мужчина. Их девочка – красавица и умница! Главное – это не унывать!
И все же Вера унывала. Она шла по улице и раздумывала о том, что можно сказать Андрею, чего лучше не говорить. Выходило, что лучше вообще умолчать о посещении Милкиной квартиры, иначе Андрей сотрет в мелкий порошок Кудеярова, а дочь будет считать, что это мать сломала ей жизнь. Да… куда ни кинь – всюду клин. До чего же все вокруг отвратительно! Все? Или не совсем? Что-то лучистое брезжит в уголке ее сознания… Что же? Что? Ах да… Забелин… Забелин? Ну да… именно Забелин…
…Когда она увидела Сашу Забелина с розой у фонтана, ее будто что-то мягко и тепло толкнуло в грудь. Сильно постаревший мальчик из ее детства так крепко сжимал в руках длинный стебель цветка, что один из шипов впился в кожу и уже был окружен рубиновой капелькой. Саша не замечал укола, все его существо сосредоточилось в глазах. Он смотрел на Веру не просто с восхищением, как Серебровский в начале их встречи, а будто хотел вобрать ее в себя целиком, навечно запомнить ее такую, новую, взрослую. В его взгляде была… любовь… Она обволокла Веру прозрачным, мягко светящимся коконом, сразу отгородив от суетности и пыли летнего Питера. Исчезли звуки, окружающее смазалось в размытую, нечеткую картинку. Ясными были только Сашины глаза, источающие любовь. И Вера поехала вслед за этой любовью в его холостяцкую квартиру. Она ревностно, хотя и старалась делать это незаметно, оглядела квартиру. Следы женщины обнаружились только в ванной: женский шампунь и интим-гель. Особенно Веру огорчил этот гель, хотя, казалось бы, огорчаться-то нечему. Взгляды взглядами, а жизнь жизнью. Да и что ей, замужней женщине, до мужского взгляда, пусть даже полного любви. Неизвестно еще, сколько этот взгляд будет ею полон!
– А ты все такая же… – опять сказал Забелин, когда они уселись друг против друга за столиком в его кухне.
– Да ну… – отозвалась Вера, вдруг сильно смутившись, потому что уже давно не ощущала себя той десятиклассницей, которой помнил ее Саша. Если Серебровскому ей хотелось продемонстрировать свою сорокапятилетнюю блистательность, то перед Забелиным она откровенно стыдилась утративших упругость щек, мелких морщинок у глаз, немолодых рук. Ей хотелось как-то прикрыться, спрятаться, чтобы Саша вдруг не разглядел все то, что резко отличало ее от школьницы. Но он продолжал улыбаться такой счастливой улыбкой, будто им по-прежнему было по семнадцать лет.
– Я правду говорю, – отозвался он. – Я тебя такой и помню… всю жизнь помнил…
Вера не могла ему ответить тем же. Она никогда не вспоминала его. А сейчас вдруг почувствовала острую вину за то, что игнорировала его в школе даже тогда, когда они уже по-дружески, всласть болтали вечерами по телефону. Одно дело телефонный треп, и совсем другое – прилюдное приятельство с не слишком популярным молодым человеком. Она – признанная красавица Вера Максимова, и он – длинный, неловкий и смешной Сашка Забелин казались ей несовместимыми в жизни! Тогда она никак не могла себе позволить продемонстрировать окружающим дружбу с ним.
– Прости меня… – сказала Вера и посмотрела на него повлажневшими глазами.
– Да ты что! – легким голосом отозвался он. – Это тебе спасибо! Ты подарила мне такое счастье! Любить – это же так прекрасно! Мне как-то… ну… с тех пор… больше и не приходилось…
Потом они говорили о разном. Вера спрашивала, Саша отвечал. Потом наоборот: он спрашивал, а она отвечала, но толком вникнуть в разговор Вера никак не могла. Ей мешал его взгляд. Не жесткий и раздевающий, который появился у Серебровского к концу их встречи, а теплый, светлый и будто прощающийся. Почему прощающийся? Понятно почему. Она женщина замужняя, и встречаться они больше не будут. Да, но как же ей жить теперь без этого взгляда?
Саша сидел перед Верой в вечной своей позе, подперев голову рукой. Он сидел так и в школе за партой, даже когда писал. Похоже, у него от этой вечной позы левое плечо навсегда выше другого… Странно, но теперь юный Забелин вдруг вспомнился Вере весь. Она хорошо представляла его у доски с учебником алгебры. Даже помнила, как он держал книгу в тонких длинных пальцах, как вырисовывал цифры, как бросал дневник на парту, когда возвращался на место. Она вспомнила его детские ямочки, которые появлялись, когда он улыбался, и даже походку. Саша ходил чуть наклонившись вперед и прижимая к груди левую руку с растопыренными пальцами.
Странно… Казалось бы, она, Вера, никогда не смотрела на Забелина, но почему-то помнила… Почему?.. Зачем память так услужливо предоставила ей все эти мелкие черточки внешности и поведения Саши?..
Вера просидела у Забелина часа три, и сидела бы еще, если бы ее взгляд случайно не остановился на часах. Она и не заметила, как пробежало время. Вызывать такси она не захотела. Такси очень быстро довезло бы ее до дому, а Вере хотелось подольше сохранить вокруг себя ауру этой встречи, подумать о ней, повспоминать, прежде чем снова окунуться в привычную семейную жизнь. Саша проводил ее до автобусной остановки. Когда к ней подрулил нужный автобус, бывший одноклассник вдруг резко наклонился. Вера поняла, что он решил на прощание поцеловать ее в щеку. Она же непреодолимо захотела ощутить его прикосновение на губах и повернула к нему лицо. Сашины губы оказались мягкими и прохладными. Вера везла ощущение его легкого поцелуя через весь город. Оно пропало только тогда, когда возле собственного дома ей пришлось вступить в перебранку с парнями, которые заплевали и забросали окурками все крылечко.
Вера была уверена, что вместе с исчезновением вкуса этого поцелуя она о Саше забудет. И действительно забыла. Над ними с Андреем черной грозовой тучей висела Таськина проблема. Сначала они хотели вывести дочь с ее лесбийской любовью на чистую воду. Потом, проговорив об этом несколько ночей подряд, решили, что будет только хуже, и принялись с остервенением искать по друзьям и знакомым свободного и видного собой парня. Свободные были, а видных – нет. И Вера, и Андрей понимали, что абы какой молодой человек им не подойдет. Отбить Таську от девки с гривой до пояса может только неординарный по всем статьям человек. Таковой никак не находился.
– Слушай, Вер, а может, предложить нашу Таську Соболеву? – как-то вдруг пришло в голову Андрею.
– Соболеву? – переспросила Вера. – Так ему же скоро сороковник стукнет!
– Знаешь, лучше сорокалетний достойный мужик, чем девка, будь она хоть трижды бучем или дайком!
