зачем ей новый, когда у нее очень даже неплохой старый?
Забелин тоже молча смотрел на нее. Вера вдруг подумала, что и у него в мозгу могут мелькать подобные мысли. На что она ему? У него же есть женщина, с которой он как-то очень удобно сосуществует. Зачем ему чужая жена, от которой никакого прока? Или он тоже, как Серебровский, сатисфакции захотел? Потом будет всем рассказывать, как трахнул свою первую любовь, неприступную Веру Максимову? Совершенно непонятно, что сейчас в его взгляде! Если раньше он, взгляд, излучал любовь, то в данный момент в нем было что-то болезненно-надрывное.
Вера не без труда разлепила губы и проговорила, странно пришепетывая и без всякого вопроса:
– Ну и что шкашешь…
Забелин отвернул лицо в сторону и ответил в стену:
– Не знаю… не умею я с тобой говорить… об этом…
– А ты все же шкажи, – настаивала Вера, все так же отвратительно шепелявя.
– Ты же сама все знаешь… – Лицо Саша к ней так и не повернул.
– Нет…
– Ну… если настаиваешь, могу обозначить словами… Я люблю тебя, Вера. Сейчас понимаю, что всю жизнь любил… ну… то есть жила ты во мне всегда, поэтому и с другими женщинами так ничего серьезного и не получилось…
– И ты хочешь, чтобы я… – Вера не закончила, потому что не знала, как высказать все то, что вихрем проносилось в голове.
Все так же не глядя на нее, Саша сказал:
– В ванной есть все, что нужно. Я полотенце тебе купил… в клетку… зеленая и красная… Увидишь… Щетку еще зубную… оранжевая такая… Ну и все остальное… Найдешь…
– Дай мне свою рубашку, – уже абсолютно четко сказала Вера.
– Зачем? – почему-то испугался Забелин, но потом, сообразив, кивнул, сходил в комнату, вернулся с легкой рубашкой в зеленую клетку, протянул ей и сказал: – Только неглаженая…
Вера взяла рубашку и зашла в ванную. На крючке действительно висело абсолютно новое, пахнущее чем-то техническим полотенце в зеленую и красную клетку. Вера поднесла к нему рубашку. Зелень клеток на ней и на полотенце была одного тона. Что бы это значило? Или ничего не значит? И почему у нее такая ясная голова и совершенно не колотится сердце? Будто она пришла не к мужчине, которому собирается отдаться, а на прием к врачу… Что-то во всем этом не так… Но что?
Вера приняла душ, вытерлась клетчатым полотенцем и надела не менее клетчатую рубаху Саши. На ней не было его запаха. Она пахла стиральным порошком. Униформа. Спецодежда. Сколько женщин надевали после душа в его ванной эту рубашку? Вон ополовиненный интим-гель так и стоит. Она, Вера, разумеется, к нему не прикоснулась. Она не желала быть женщиной из ряда других, но все равно попала в этот ряд. Ох уж эти мужские рубашки, которые так прославили постельные сцены кинофильмов!
Возле двери ванной Вера задержалась. Да что же это такое происходит? Отчего все так буднично и просто? Почему она не дрожит от желания и страсти, раз уж на все решилась? Может быть, еще не поздно все вернуть назад? А как? Ну… например, можно выйти из ванной в своей одежде и гордо покинуть квартиру… Нет, вообще какая-то ерунда получится…
Вера расстегнула верхнюю пуговку рубашки, которую машинально застегнула снизу доверху, и решительно вышла в коридор. Чего уж тут из себя изображать… Пусть случится то, зачем она сюда, собственно, и пришла. Забелин стоял возле дверей, будто в очереди в коммунальной квартире. На нем были только трусы, черные с серой вставкой. Вера без удовольствия оглядела его длинную сутулую фигуру. Одно плечо действительно было выше другого. Никаких сексуальных желаний его тело не вызывало.
– Проходи в комнату, – задушенно сказал он и сам юркнул в ванную.
Вера подумала, что мог бы и заранее вымыться. Поди, не с работы пришел. Дома был. Может, хочет как-нибудь оттянуть сакральный момент? Тоже уже сомневается в нужности затеянного?
Она прошла в комнату. Диван был раскинут и застелен голубым бельем. Вера подумала: хорошо, что не в зеленую клетку, скинула рубашку, забралась под одеяло и уставилась в давно не беленный потолок. И зачем ей этот потолок? Зачем эта постель? Кто может ответить, для чего она все это делает? Разве она влюбилась в Забелина? Нет, конечно! Неужели она улеглась под это голубое одеяло только из жалости к человеку, так долго носившему в сердце любовь к ней? Но он ведь, скорее всего, врет все… Так уж и носил! Просто увидел ее и влюбился заново, в сегодняшнюю Веру, которая пока еще не хуже юной! В нее до сих пор постоянно влюб ляются мужчины, и Забелин не исключение! Да… но ей же никогда не приходило в голову ложиться под бочок к каждому, кто посмотрит на нее с вожделением! А разве Саша смотрел на нее с вожделением? Нет. В его взгляде все же была любовь… Может быть, в этом как раз и есть все дело?
Именно в этот момент Забелин вышел из ванной и, не поднимая глаз на Веру, подошел к постели. Так же не глядя на уже лежащую в ней женщину, он забрался под одеяло и вдруг неожиданно крепко прижал Веру к себе. Потом поцеловал ее так, как она давно хотела, но Вера, к удивлению своему, ничего не почувствовала. Легкое касание его губ на прогулках оказалось куда интимнее того, что он сделал сейчас. И все, что происходило дальше, неприятным не было, но не только не приносило ей удовольствия, а казалось еще и ненужным, даже нелепым. В момент, который должен бы быть пиковым, ничего не чувствующая Вера открыла глаза и уставилась на Забелина. Его глаза были закрыты. Он был еще более бледен, чем в коридоре, когда только-только открыл ей дверь, и сейчас казался Вере очень пожилым человеком. Пожилым, чужим и ненужным. И все, что происходило, было чуждо ей, бессмысленно и ненужно.
Когда все закончилось, Саша огорчил Веру еще и традиционным вопросом:
– Тебе было хорошо?
Ей не хотелось обижать его правдой, и она, заставив себя улыбнуться, сказала нейтральное:
– Честно говоря, бывало и лучше.
– Ну-у-у… – протянул Забелин, – не все сразу, мы ведь совсем не знаем друг друга…
Вера подумала, что узнавать его дальше ей совсем не хочется. Она поняла, что совершила нечто ошибочное, но вполне поправимое. Сейчас она уйдет домой от бывшего одноклассника и забудет его, как страшный сон. Она выбралась из-под одеяла и сказала:
– Мне надо идти…
Забелин ничего не ответил, не спросил и только следил за ней напряженным взглядом все то время, пока она одевалась. Летом сборы недолги, а потому через несколько минут Вера была готова. Саша сделал попытку встать с дивана, но она одним движением руки запретила ему это. Ей совсем не хотелось еще раз смотреть на его обнаженное тело.
– Не провожай, не надо. Я все сама! – сказала Вера и добавила опять же самое нейтральное, а именно: – Пока!
Вера ехала в транспорте, а потом шла по улице к дому, без конца одергивая нарядное шелковое платье. Ей почему-то казалось, что оно неприлично задирается и чуть ли не демонстрирует прохожим ее белье, которое она снимала в чужой квартире. А еще ей чудилось, что все знают, откуда она идет и что там делала. Она будто стала грязной, а потому все боялись об нее запачкаться и обходили стороной. Но она должна же как-то дойти до дому… А там она смоет с себя забелинские прикосновения и станет снова чистой и… почти беспорочной женой Андрея Соколова. В самом деле, стоит ли считать серьезным грехом эту ее ошибку. С каждым может случиться. Возможно, и с Андреем происходило что-то подобное. Она, Вера, теперь очень даже понимает таких слегка неверных жен и мужей. Что-то вдруг покажется, примерещится среди серых и однообразных будней, а потом человек мгновенно трезвеет и понимает, что эти однообразные будни и есть простое и незамысловатое человеческое счастье. А все остальное – блеф, фантом, мираж… кинематограф…
Возле самого дома Вера все же забежала в магазин и купила утку. Потом поразмышляла немного и взяла еще бутылку вина. Что-то давно они с Андреем не устраивали праздников. Сегодня для этого есть самый серьезный повод. Вера оступилась, но сделала оргвыводы, и теперь они с Андреем заживут еще счастливее. Конечно, она не собирается каяться мужу в своем проступке. Она просто устроит ему дивный ужин с уткой в яблоках и вином. Можно было бы и со свечами, но вдруг Таська вернется раньше обыкновенного и решит, что родаки сбрендили… Не стоит волновать ребенка понапрасну.
Когда в дверях заскрежетал ключ, Вера подскочила к зеркалу и поправила чуть разлохматившиеся волосы и волан тонкого летнего халатика, который особенно любил Андрей. Муж
