поддерживающими его лыжами, непосредственно под камерой.
Путешественники взобрались в нее по особой приставной лестнице, сейчас же после того убранной, и заперли за собою герметический входной люк. В этот момент на всех судах оркестр опять заиграл марш, заглушаемый салютом орудий.
Окончив этот маневр, миноносец снова двинулся по коридору между лыжами и подпорными фермами к задней части ракеты, где ему надлежало зажечь фитиль, проведенный к ее заряду, совершенно как в обыкновенной увеселительной ракете.
Эту операцию невозможно было рассмотреть во всех деталях с крейсеров, расположенных на расстоянии полу-километра от снаряда, но все же зрители узнали об ее окончании, когда миноносец, на минуту остановившийся у заднего конца ракеты, внезапно полным ходом стал удаляться от опасного места, чтобы не оказаться в струе раскаленных газов, образующих 'хвост' ракеты при ее полете.
Наступила минута величайшего напряжения. Большинству зрителей не было в точности известно время горения фитиля, но все мысленно наблюдали маленький огонек, медленно подползающий к колоссальному заряду, заключенному в двух огромных цилиндрах ракеты, и который неминуемо должен был воспламенить его. Теперь отступление было уже вне сил человеческих; если бы участники опыта внезапно осознали в этот момент его страшную опасность, и страстно захотели бы выйти из своей камеры — они уже не в состоянии были бы это выполнить; несомненно, их ощущения в этот момент были не из приятных… Все знали это, и ждали… Минуты текли с невыразимой медлительностью среди гнетущей тишины. Музыка прекратилась, орудия молчали; слышен был только неумолкаемый, однообразный шум моря. Внезапно снаряд вздрогнул и рванулся вперед, как смертельно раненое морское чудовище. Две огромные струи серовато-белого дыма вырвались из его цилиндров, словно изверженные вулканом. Сотрясение воздуха было так сильно, что палуба и мачты крейсеров задрожали; зрители попадали, оглушенные страшным шипением и свистом, хотя находились на расстоянии почти километра от ракеты.
Когда они очнулись от потрясения, ракеты уже не было видно; огромные волны шли по морю и крейсеры качались на них, как лодки на приливе. Длинная струя серого дыма лежала на воде до края горизонта, и медленно рассеивалась, раздуваемая ветром.
Снаряд рванулся… Сотрясение было ужасно. Крейсеры качались на волнах… точно лодки…
Никто не видел, совершился ли ожидаемый взлет ракеты после разбега, но энтузиазм был полный и проявился в радостных возгласах, звуках оркестра и долго несмолкавшем салюте орудий всех четырех крейсеров.
Вечером на бульварах и в кафе публика читала газеты. В них сообщались все подробности полета, в ярких красках описанные репортерами, бывшими на крейсерах; но о результате не было ни слова. Впрочем телеграмму с Американского побережья о благополучном спуске ракеты ожидали с часу на час, и она должна была, конечно, вызвать экстренный выпуск газет.
На следующее утро газеты содержали запоздалые сообщения, представлявшие повторение вчерашних; в вечерних выпусках не было и этого… Прошло три дня, и ожидаемая телеграмма не приходила, хотя эскадра все еще крейсировала у восточного побережья Америки. Великий опыт, стоивший громадных затрат, приходилось признать неудавшимся. Вместе с тем оказывались бесполезно пожертвованными три человеческих жизни.
В периодической печати стали появляться статьи, подписанные крупными научными именами, пытавшиеся так или иначе объяснить печальную неудачу. Мнения расходились; большинство предполагало, что ракета просто не долетела до того места, где ожидала ее эскадра; тогда ее надо было искать среди Атлантического океана. Но ни один из пароходов или аэропланов, совершающих рейсы по всем направлениям, не встретил плавающей камеры, громадный парашют которой мог бы быть замечен на большом расстоянии. Оставалось допустить, что парашют в решительный момент отказался, механизм его дал осечку, и камера вместе с ракетой пошла ко дну.
Другие авторы допускали как раз обратное: ракета не только долетела, но и перелетела через всю Америку; искать надо где-то среди необъятных пустынь Тихого океана. Мнение это поддерживали несколько серьезных ученых, и из С.-Франциско были командированы крейсеры специально, для поисков камеры.
Появилась еще статья, правда, без подписи, автор которой шел еще дальше: ракета вовсе не опустилась; достигнув пустоты и не встречая более сопротивления движению, она развила скорость, превосходящую восемь километров в секунду, а такая скорость достаточна для преодоления силы тяготения. Снаряд должен при таких условиях вечно обращаться вокруг Земли, — превратиться в своего рода искусственную Луну.
Статья безымянного автора произвела сенсацию. Она льстила национальному самолюбию: не всякий народ способен создать новое космическое тело — новую планету, да притом еще заведомо населенную мыслящими существами. И эти существа мыслили, по-французски! Правда, их ожидала неминуемая смерть, но ведь смерть ожидает все мыслящие существа. Многим судьба их казалась даже завидной.
Телескопы всех обсерваторий и всех любителей астрономии жадно и пристально исследовали небо, в надежде открыть новый спутник Земли. Дежурному наблюдателю Ликской обсерватории посчастливилось: в поле своего огромного рефрактора он усмотрел продолговатое тело с боковыми выступами в виде крыльев. Счастливец поспешил объявить о своем открытии по беспроволочному телеграфу и оно скоро облетело весь мир вместе с его именем. Но уже час спустя наблюдатель мог убедиться в своей ошибке: продолговатый предмет двигался в поле трубы с юга на север, в совершенном противоречии с прочими небесными телами; потом он вдруг резко повернул на восток, чем окончательно обнаружил свою истинную природу: это был просто высоко парящий в воздухе кондор. Ошибка была скандальная, и карьера астронома была покончена.
В это же время в 'Nature» появилась новая статья; автор ее высказывал предположение, противоположное всем предыдущим: ракета вовсе не полетела. По мере выгорания ее заряда, передний конец стал перевешивать и наклоняться; вследствие этого ракета зарылась в воду, и вместо взлета к небу, отправилась вниз исследовать глубины океана. Судьба ее пассажиров не требовала комментарий.
Статья произвела крайне тягостное впечатление и соображения ее автора казались более чем вероятными. Впрочем, со времени несчастного опыта прошло уже более недели, и интерес к нему в публике успел значительно охладеть. Опыт потерпел фиаско, и этого было достаточно; оставалось предать его забвению, как и все неприятное.
Так и случилось. Не только газеты, но и научные периодические издания перешли к очередным темам. Три человеческие жертвы были преданы забвению; ведь, ежедневно случаются гораздо более тяжелые катастрофы… не о чем, стало быть, и говорить…
И вдруг все опять заговорили: почти через три недели после злополучного опыта появилось экстренное сообщение о розыске следов заатмосферной экспедиции. Большой пассажирский аэроплан, совершавший срочный рейс из Нью-Йорка в Париж, был застигнут в пути сильным штормом, и в течение трех дней оставался игрушкой стихии. Когда аэроплан получил, наконец, возможность управляться, он оказался сбитым к югу и очутился над той пустынной частью Атлантического океана, которая известна под
