прижималось к их ногам. Один из этих двух был, безусловно, Женькой, собственным ее сыном, второй… то есть вторая – черт знает кем. Установить личность дамы оказалось невозможно, поскольку она закрыла ладонью почти все лицо, кроме выпученных то ли от страха, то ли от изумления глаз.
– Эт-т-то что еще такое?! – особенно напирая на троекратно умноженное «т», грозно произнесла Антонина Кузьминична, поскольку боевой настрой ее еще не покинул, а бутылка так и оставалась занесенной для поражения противника. Учительница даже зачем-то (наверно, для устрашения, на которое настроилась) очень энергично встряхнула своим оружием. При этом непрочно облепивший горлышко кружочек фольги не выдержал давления литра молока и отошел от положенного места всего лишь на какой-то миллиметр. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы весь литр, отодрав напрочь серебристую крышечку, хлынул на ноги заголившейся паре, залив при этом приличную часть их ложа.
– Мать! Да ты че!!! – вскрикнул Женька, резво соскочив с дивана в абсолютно голом виде.
Его дама тоже весьма пронзительно вскрикнула, но осталась на месте, лишь подтянула к себе ноги, покрытые капельками молока. При этом руку от своего лица женская особь убрала, и Антонина Кузьминична тут же идентифицировала ее личность. На диване сидела голяком и ежилась под ее суровым взглядом Раиска Никишина из квартиры напротив. Раиска разменяла уже тридцатник, но была незамужней и сильно охочей до мужеского пола. Антонине Кузьминичне и ранее не нравилось, что они живут дверь в дверь с гулящей бабой, но почему-то казалось, что уж ее-то Женька на лукавые взгляды и нечестивые происки перестарка Раиски ни за что не купится, поскольку собой недурен и вокруг него просто обязаны виться юные прехорошенькие девчонки. Теперь же размышлять об этом некогда – Раиску надо как можно быстрее вышвырнуть из квартиры, за что, собственно, Антонина Кузьминична и принялась. Она рявкнула во все свое луженое учительское горло в том же режиме, в каком обычно без всякого мегафона командовала линейкой в спортзале родной школы:
– А ну встать!!!
Раиска тут же послушно вскочила, безуспешно пытаясь прикрыться руками, но двух рук не хватало то на одно место, то на другое. Нужна была еще хотя бы одна рука, но где ж ее взять…
– Пошла вон!!! – продолжила изгнание нечистой силы из собственной квартиры учительница, и под ее испепеляющим взором Раиска стала пятиться к двери. Поскольку Антонина Кузьминична, как каменный командор, преследовала ее, тяжело печатая шаг, Никишина резко развернулась и, уже ничего не прикрывая, бросилась в коридор. Учительница скатала в безобразный ком ее одежду, аккуратно развешанную на стуле, и выбросила этот ком вслед за Раиской на лестничную площадку. При этом о кафельный пол что-то звякнуло, скорее всего, ключи от квартиры, а потому Антонина Кузьминична спокойно захлопнула дверь.
– Женька, ты совсем сдурел? – уже совсем другим тоном спросила она сына, вернувшись в комнату и опустившись на стул, на спинке которого только что висела чужая одежда. В учительнице будто кончился запал. Она вдруг почувствовала себя не просто уставшей от борьбы, а окончательно и непоправимо постаревшей. Если уж ее сын предается интимным забавам с тридцатилетними тетками, что тогда ей осталось в ее женской жизни… Ничего… Собственно говоря, ничего уже давно и не было, но она мужественно это переносила, отдавая всю себя школе и сыну, а теперь выходило, что Женьке нужна уже вовсе и не она, а одной школой сыт не будешь. Антонина Кузьминична посмотрела на сына, который успел натянуть домашние тренировочные брюки, и опять спросила, так и не получив ответа на первый вопрос: – Жень, ну почему Раиска-то? Тебе что, девчонок не хватает? И вообще, почему ты не на работе?
Женька натянул через голову футболку и наконец отозвался:
– Отвечаю на твои вопросы в порядке, обратном их поступлению! Я не на работе, потому что уволился! Девчонок мне действительно не хватает, а Раиска всегда и на все готова! И я вовсе не сдурел, а совершенно расчетливо пользуюсь тем, что мне предлагается!
– Но почему в нашей квартире? Почему не у этой… шалавы дома? – Антонина Кузьминична чувствовала, что после неприятных ответов сына первыми задала не те вопросы, но они уже вылетели, не поймать.
– А потому что я… брезгую домом этой, как ты справедливо выражаешься, шалавы! Предупреждая следующие твои вопросы, сразу отвечаю, почему использовал твой диван: потому что у меня за шкафом тесно и душно! И не моя вина, что ты всю постель залила молоком! Сумасшедшая! Сама и убирай!
– Жень, ты хотел, чтобы я потом ложилась спать на белье, на котором вы… ты с Раиской… Да?
– Да поменял бы я тебе белье! А если бы и не поменял, ничего бы с тобой не случилось!
Женька хотел выйти из комнаты, но Антонина Кузьминична остановила его следующим вопросом:
– Ты сказал, что брезгуешь домом Раиски… А ею самой… ты не брезгуешь?
Сын резко развернулся к ней и раздраженно ответил:
– Может быть… слегка… Но я хочу иметь определенные отношения с женщиной… Такой ответ тебя устраивает?
– Нет, не устраивает! – Голос Антонины Кузьминичны опять набрал силу. – Почему бы тебе не жениться тогда, коли захотелось интима?
– Куда я приведу свою жену?! – Женька выкрикнул это не менее мощно, чем мать. – За шкаф?!! Да и кого привести-то? Не получается у меня с девчонками, понимаешь?! Не получается! Не нравлюсь я им – и все!
– Почему вдруг не нравишься? – удивилась Антонина Кузьминична, придирчиво оглядела сына и констатировала: – У тебя все… нормально. Ты достаточно хорош собой…
– Видать, недостаточно… Ну… или что-то не так делаю… не знаю… А только они после первого же свидания… ну, или второго… предлагают остаться друзьями.
Антонину Кузьминичну так ошарашили заявления сына, что она была абсолютно не готова развести руками беду, в которой он только что расписался, а потому перешла к более насущному на настоящий момент вопросу:
– А почему ты уволился?
– А ты хотела бы, чтобы я всю жизнь грузил грязные ящики и пил горькую в вонючих подсобках овощебазы? – вопросом на вопрос запальчиво отозвался Женька.
– Ты прекрасно знаешь, что я сразу была недовольна тем, что ты устроился грузить эти ящики! – отбрила Антонина Кузьминична. – Но ты меня уверил, что эта работа – именно то, что тебе нужно после двух лет казармы и строя!
– Да! Какое-то время хотелось именно расслабухи! Но скоро выяснилось, что я не приспособлен к тупому труду, да и жрать каждый день водку, закусывая луком с солеными огурцами, – тоже не по мне! Вот тут уже сидит! – И парень полоснул себя ладонью по горлу.
– Но надо же было найти какую-то другую работу, прежде чем увольняться с этой!
– Да?! Да я ж там сопьюсь, прежде чем что-то найду!
Антонина Кузьминична тяжко вздохнула и сказала:
– Честно говоря, с твоим образованием ничего лучшего ты все равно не найдешь. Можно, конечно, устроиться на завод… у меня даже есть знакомые, которые тебя поставили бы за станок, но… работяги и на заводе здорово пьют. Учиться тебе надо. Может, все же попробуешь снова в институт поступить? Не дурак ведь…
– Может быть, и попробую… только поступать буду на вечернее отделение или на заочное. Я деньги хочу иметь. Так что работать все равно пойду. Узнай про завод. Думаю, все же есть разница между грузчиками овощебазы и квалифицированными рабочими.
Антонина Кузьминична кивнула и занялась диваном, залитым молоком.
Поскольку тщательно замытый диван оставался мокрым, спать Антонина Кузьминична улеглась на пол, на постель, сооруженную из нескольких старых пальтушек, накрытых детским Женькиным одеялком. Постель оказалась несколько коротковата, но женщина, поглощенная думами, не замечала этого. Она, конечно, и сама понимала, что овощебаза в жизни сына – явление временное, но даже эта временность ее устраивала, поскольку Женька все же был при деле, и она могла хоть какое-то время пожить без дополнительных уроков и тайного репетиторства, поскольку деньги у сына имелись. Теперь придется опять брать учеников для подготовки в вузы, всяко скрывая это от директрисы. А вот скрывать от нее свое желание подзаработать она не будет. Пожалуй, стоит попросить несколько часов под математический кружок, благо учебный год только начался, и еще можно вносить какие-то коррективы в распланированную летом работу школы. Может быть, и еще что-то получится урвать. Уж в школе она не
