– А тут о тебе твой участковый рассказал.
Он тебя в паспортном столе увидел. Фамилию твою узнал, со мной сопоставил. Мир тесен, дочка.
Он же моей жены младший брат.
Нельку аж затошнило от этой новости. Ей захотелось немедленно бросить все и бежать куда глаза глядят.
Не зря захотелось.
– Давай решим вопрос с комнатой, – строго сказал папаша. – Ты в трехкомнатной, оказывается, обитаешь, а у отца и комнаты целой нет.
Нелька от этого подлого тона даже забыла, что собиралась переписывать эту несчастную комнату на папашу.
– А какое отношение ты вообще имел к маминой комнате? Ты у нее заселился, она тебя кормила-поила, ты паразитировал столько лет… А потом ушел… маму сгубил… И тебе этого мало?
Нелю душила злоба.
Папаша спокойно выслушал и сказал:
– Это после того, что я для тебя сделал, паскуда, ты права еще качаешь? Да надо было тебя тогда в детдом спровадить. И комната вся была бы за мной! И в загранку отпускать тебя нельзя было. Пусть бы сидела тут, в клоповнике своем.
– Что еще скажешь? – прервала его Нелька. – Комнату делить будем, понял? Половина мне, половина – подавись – тебе. По суду. И дело не со мной иметь будешь, а с адвокатом.
– А вот зря ты так. Шурин точно сказал: уж больно ты много о себе думаешь. А ведь он может, если захочет, так сделать, что ты, голуба-душа, на зону пойдешь. А ребенок твой – под опеку мою, родного деда, попадет. А ты его до совершеннолетия и не увидишь… И захочешь потом комнату отдать, да не нужна она мне будет. В твоей трехкомнатной заживу. А тебя на порог не пущу.
Нелька слушала голос отца, который будто бы, как когда-то, в счастливом ее детстве, рассказывал страшную сказку. Но при этом она прекрасно понимала, что он не сказку поведать звонит. И сейчас отец излагает ей четкий план действий по захвату ее квартиры. И план этот подробно обсужден с этим самым отцовым шурином, участковым…
Она нашла в себе силы посулить папаше несколько достаточно неприятных перспектив его настоящей и загробной жизни, бросила трубку и застыла в ужасе.
Вполне понятно, что против участкового она была почти бессильна. Тот мог при желании устроить ей целую кучу провокаций.
Она заставила себя успокоиться и решила, что главное – получить свидетельство о рождении Викуси со штампом о прописке, оформить ее в свой загранпаспорт и убраться восвоясь из родных краев подобру- поздорову.
Надо было продержаться. Попросту выстоять все это время, такое короткое, если счет твоей жизни не идет на секунды.
И еще ей стало понятно, что даже если она сейчас и передаст свою часть комнаты отцу, тот от дочери уже в любом случае не отстанет. Будет тянуть дальше и дальше. Ишь ведь, что собрался! Ребенка она не увидит…
Они обсудили все с Саной. Вместе решили, что отступать нельзя. Наняли адвоката.
Когда Неля шла в паспортный стол забирать Викусино свидетельство с пропиской, участковый был тут как тут. Словно ее ждал.
Она забрала бумаги, и он снова потащился за ней.
– Вот ты зря целку-невидимку из себя строишь. Думаешь, ты вся такая цаца, а я быдло. А разницы никакой. Я тебя опущу, жалеть будешь, что следы мои не целовала.
– Почему вы мне угрожаете? – спросила Неля, стараясь выглядеть спокойной.
– А чтоб свое место знала, – ответил участковый. – Вот придут к тебе вскоре работники правопорядка и обнаружат в твоем дому – что хочешь? Хочешь траву? – Это один срок. А хочешь – партию героина в особо крупных размерах? – Это уже другой срок. Но ребенка – точно говорю – не увидишь. Отсидишь потом по полной. Вернешься старой, беззубой каргой. А все потому, что вежливости тебя не научили. Поняла?
– Поняла, – коротко ответила Неля.
Она действительно поняла все и окончательно. Поняла, что предела подлости человеческой на ее удивительной родине не существует. Отнимут, растопчут, заглотят и не подавятся. Уничтожат ни за понюшку табаку. Просто так, в угоду своему смрадному нутру.
Еще она поняла, что с хищниками нельзя обращаться как с домашними любимцами…
Много чего поняла. И главное: надо было спасаться. Любой ценой. Исчезать из поля зрения папаши, шурина-участкового… Причем решительно и немедленно.
Дома она действовала очень четко и разумно. Позвонила Сане и попросилась пожить в той самой квартире дедушки-бабушки, где останавливалась, когда комнату ее занял отец.
Потом она собралась: детские вещи, свои вещи, документы – все самое необходимое. Сана заехала за ней ночью. Так они решили. Участковый не будет сутками дежурить у ее подъезда. В эту ночь уж вряд ли нагрянет.
На своей машине Неля отправиться не решилась. А вдруг он выследит?
Перебрались. И правильно сделали, как оказалось!
На следующий вечер Нельке позвонил сосед. У них на площадке находилось три квартиры. Одна принадлежала Неле, а две – многодетной соседской семье. Папа, мама и шесть детей. Отец – крепкий бизнесовый мужик, мать, естественно, домохозяйка и ребята в возрасте от шестнадцати и до двух. Семья Нельку порой даже подкармливала, опекала. Свои люди. Хорошие.
Вот многодетный отец и позвонил.
– Нель, чего происходит? Ты в курсе, что на тебя охота идет?
– Нет, – на всякий случай осторожно соврала Нелька.
– Представь, только домой вошел, ужинать собрались, руки стою мою. В дверь звонят. Моя открывает. Там участковый с двумя бабами. Сколько раз я ей говорил: не открывай никому и никогда. У нас у всех ключи. Кому надо – заранее позвонят. Остальные не существуют. Открыла. Короче, участковый спрашивает, где, мол, ты… Из двенадцатой квартиры женщина где, у которой ребенок новорожденный… Нам инспекцию провести… Из комиссии по делам несовершеннолетних. Ну, тут я вышел. Почему, спрашиваю, мы должны знать, где она. Уехала, должно быть. Нам дела нет. Это я так специально сказал, чтоб отвязались, раз уж моя сдуру открыла.
– Они ушли? – спросила Неля, просто чтоб что-то спросить.
Ей было просто жутко.
– Нет, ты слушай дальше, что творят, сволочи. Тут мой младший Кирюха выкатывается. Без памперса и босой. Он наловчился с себя памперсы снимать. Не нравятся ему. Ну, выскочил. Бабы эти, которые с участковым, оживились. Мы, говорят, вашу семью сейчас проинспектируем, раз уж пришли. Ребенок, мол, у вас босой, неухоженый, без присмотра бегает. Давайте-ка проверим вашу обстановку. Так, говорю, с какой это стати и кто вы такие, чтоб проверять. Показывают документы: из комиссии по делам несовершеннолетних, КДН. Мы, говорят, за нерадивыми мамашами наблюдаем, как они с детьми обращаются. Я, кстати, весь разговор на телефон стал записывать. Уж очень странно все поворачиваться начало. Участковый бабам этим своим говорит, мол, этих оставь в покое. Мне ту надо добить. Чтоб знала. А бабы заупрямились. Той нету, давай тут посмотрим. Понял я, что сейчас вымогать будут. Видят же, что квартира небедная, все хорошо, бабла срубить можно, если за нервные окончания подергать родителей. Короче. Я с ними разобрался… Запись разговора участкового, который эту самую КДН на тебя науськивал, у меня есть. Но ты лучше тут не появляйся. Ему очень в твою квартиру хотелось. Как будто забыл там что.
– Я знаю, что ему хотелось. Он мне наркотики подбросить обещал. Открытым текстом. За то, что морду от него ворочу.
– Ну видишь. Я все так и просек. Ты сюда ни ногой. Они же упорные. Я их племя знаю. Прицепятся, шакалы…
Как ни странно, Нельке после этого разговора почему-то полегчало. Она поверила в свои силы и в собственное чувство опасности. Она поняла, что может и должна прислушиваться к ощущениям.
