футбол по телевизору, он без конца вскакивал, бегал на кухню то за минералкой, то за бутербродом и оглашал квартиру диким ором в случае гола или победы любимой команды. Архипов редко что-нибудь читал, потому что этого нельзя было делать на бегу. Даша очень скоро поняла, что ее муж, несмотря на высшее образование, мало образован и не эрудирован. В любимые Дашей театры они тоже перестали ходить, потому что для Мити было сущей мукой – сидеть в кресле битый час, который как минимум длится действие. В театре нельзя было вскакивать и орать, как на футболе, чтобы выплеснуть накопившуюся в бездействии энергию.
А еще Даша поняла, что и секс с Митей несколько жестковат. Она не знала другого, а потому поначалу ее все устраивало. Она любила своего мужа и готова была на все, лишь бы ему было с ней хорошо. С течением времени Даша стала замечать, что всеми правдами и неправдами пытается улизнуть от исполнения супружеского долга. Она с пристрастием поразмыслила над этой проблемой и поняла, что пытается таким образом защититься от Митиного напора. Ей хотелось бы, чтобы он был мягче и ласковей, чтобы прелюдия длилась дольше, чтобы муж не так мгновенно засыпал «после того как». Надо отдать должное Даше, потому что она не пустила это дело на самотек. Набравшись мужества, она поговорила обо всем с Митей. Он стал стараться доставить и ей удовольствие и даже несколько в этом преуспел, но перепрыгнуть через себя не мог. Архипов был холериком и в постели. Они не совпадали с Дашей темпераментами. Собственно говоря, они вообще мало в чем совпадали, разве что – в сумасшедшей и безоглядной любви к дочке Юльке.
Иван Андреевич видел, что Даша впала в состояние полного ступора, а потому решил действовать сам. Он потащил ее к столикам уличного кафе.
– Куда ты меня ведешь, Ваня? – очнулась Даша и остановилась.
– Всего лишь в кафе. – Он опять улыбнулся знакомой улыбкой, от которой сжалось ее сердце, и добавил: – Поговорим. Давно ведь не виделись.
– Ну… Как живешь, Дашенька? – спросил он, когда они уже сидели в плетеных креслах и ждали заказ.
– Живу себе… как все… – ответила она и почему-то вжала голову в плечи, будто прячась от внимательного взгляда Лукьянова. Разве она может ему сказать, что задыхается в своем замужестве, как в тесном подполе? Разве кто-нибудь в состоянии ее понять? Митя – хороший человек, заботливый муж, отличный отец, а она, Даша, бесится с жиру. Разве можно сказать Ване, что именно сейчас, так неожиданно встретившись с ним, она вдруг поняла, что собственными руками сломала себе жизнь? Ей надо было остаться с ним, с Ванечкой… Даша подавила в себе рождающийся стон и спросила:
– А ты как живешь, Ваня?
– Да тоже… так как-то… как все…
– У тебя есть дети? – спросила Даша, чтобы не спрашивать о жене, о наличии которой недвусмысленно говорило обручальное кольцо, золотящееся на пальце Лукьянова.
– Да. Сашка и Сережка.
– Близнецы?
– Нет, между ними три года разницы. Старшему – девять.
Даша тут же сообразила, что Лукьянов женился примерно через год после ее свадьбы с Митей. Быстро же он ее забыл. И жену наверное обожает… Кольцо так и горит. Митя снял свое кольцо через неделю после бракосочетания и никогда больше не надевал. Он давно перевелся из НИИ на производство, где можно было больше заработать, и утверждал, что золото там можно здорово попортить. Даше всегда хотелось, чтобы муж носил кольцо, но она никогда не настаивала на этом.
– А у тебя кто? – услышала она голос Лукьянова и ответила:
– Дочка. Юлька. Ей десять.
– Такая же красавица, как ты?
Даша подняла испуганные глаза на Ивана. Зачем он так ей говорит? Разве его жена не красавица? Она должна быть непременно хороша собой, потому что Ваня… в общем, года пошли ему на пользу. В юности он был смазливым мальчиком в есенинском стиле. Сейчас черты его лица несколько затвердели, плечи развернулись, но… взгляд остался таким же мягким… и голос… Какой же у него бархатный голос. У Мити резкий, металлический… режущий… Ванин – ласкающий, убаюкивающий…
– Юлька похожа на отца, – сказала Даша и отвела взгляд.
Потом они пили кофе с пирожными, которые заказал Ваня, и перебрасывались мало значащими фразами о погоде, рано наступившем лете, потом принялись рассказывать о детях. Даша слушала Лукьянова, говорила и говорила сама, мало понимая то, что говорит, и почти не вслушиваясь в Ванины рассказы о Сашке с Сережкой. Ясно, что они оба любят своих детей, но вовсе не это было сейчас главным. Главной была их встреча. Провидение свело их именно в тот момент, когда Даше казалось, что ее жизнь кончена. Это не могло быть случайностью, и она мучительно размышляла о том, что же с ней станет, когда надо будет уходить из кафе и расставаться. Можно ли опять взять и расстаться? А почему нельзя? Это у нее, Даши, проблемы, а у Вани их, скорее всего, нет. Он заплатит за кофе с пирожными, посадит ее на троллейбус или метро и отправится к своим Сашке с Сережкой… не говоря уже о жене…
Когда они все-таки вынуждены были подняться из-за столика, Даше хотелось кричать. Сейчас Лукьянов уйдет, а для нее настанут совершенно черные дни и… адовы ночи. Лучше бы они не встречались, потому что Даша уже почти уговорила себя на жертвенность ради Юльки. А как жить теперь, зная, что в этом же самом городе ходит по улицам человек, который один только и должен был стать ее мужем. Он должен был целовать и обнимать ее, а не другую женщину. Это он, Ванечка, должен был стать отцом ее ребенка…
Выйдя из кафе, они, не сговариваясь, свернули на какую-то улицу, потом в переулок, потом оказались в дворике, заросшем кустами акаций. Иван вдруг резко остановился и повернулся к Даше. Его лицо уже не было мягким и излучающим тепло. Оно напряглось и перекосилось.
– Что, Ванечка? – спросила она и протянула руку к его лицу, чтобы убрать эту косую нехорошую полуулыбку. – Что-о-о…
Он схватил Дашу за эту руку и притянул к себе. Только это и было ей сейчас нужно. Как хорошо, что он это понял. Даша обхватила его за шею, и они начали целоваться, страстно, сильно, чуть не клацая друг о друга зубами и ломая в объятиях.
– Гляди, совсем охренели, старперы! – Даша услышала лающий подростковый смех и, вырвавшись из лукьяновских объятий, обернулась. Широко расставив ноги в огромных кроссовках, на спинке соседней скамейки сидели и с большим интересом смотрели на них два парня лет по шестнадцати с банками пива в руках и в наушниках, сдвинутых на затылки. Машинально поправив растрепавшиеся волосы, Даша бросилась прочь из дворика с акациями. Она отдышалась лишь оказавшись на оживленной улице, где уже никому не было дела до них с Ваней. В полном изнеможении Даша прислонилась к прозрачной пластиковой стенке автобусной остановки. Перед ней стоял Лукьянов и внимательно смотрел в глаза.
– И что теперь? – спросил он.
Она лишь безвольно покачала головой. Что она ему может сказать? Ничего! Что они могут с ним сделать? Ничего! У Даши – Митя и Юлька, у Вани – сыновья и жена. Судя по всему, у Лукьянова тоже не все в порядке с личной жизнью, но ни он, ни Даша уже не в силах что-либо изменить. Они оба в плену обстоятельств. И только Даша во всем виновата. Одна.
– Мы должны встретиться еще раз, – сказал он.
– Зачем? – спросила она.
– Ты знаешь, зачем.
– Нет.
– Да!
Ваня подошел к ней ближе и очень тихо произнес:
– Я не преставал любить тебя, Даша…
– Нет!! – выкрикнула она так громко, что к ним повернули головы сразу все, кто стоял на остановке.
Лукьянов взял ее под руку и повел прочь от любопытных глаз. На людной питерской улице скрыться было абсолютно некуда, но Даша уже и не хотела скрываться. Она уже желала только одного: чтобы он поскорее ушел, потому что если он будет находиться рядом дольше, то она потом вынуждена будет броситься под автобус или вниз головой под электричку метрополитена. Непонятно каким образом, но они и оказались в метро. Конечно же, Лукьянов не дал Даше сигануть под поезд, да она и не пыталась. Не делать
