мотороллеры или мотоциклы.
– Очень интересно. Но мы-то как туда попадем?
– Я как раз к этому перехожу. Я нашла женщину, которая живет неподалеку от Банхин.
– Прекрасно. Она нарисовала карту?
– Нет. Но я выяснила, какого надо придерживаться направления. Беда только в том, что люди ее народа пользуются множеством разных тропинок и часто, сокращая расстояние, идут напрямую. К тому же у горцев акцент сильнее, чем у северных вьетов, и я не поняла половины того, что она говорила по-вьетнамски. Так что картина не очень ясная.
– Возвращайся, пусть она тебе все напишет.
– Пол, они поголовно неграмотные.
– Тогда попроси нарисовать карту.
– Они не понимают принципов картографии. Карта – вещь абстрактная.
– Для тебя или для нее. Но только не для меня.
– Расслабься. Я думаю, что сумею следовать ее указаниям.
Я вспомнил, что советовал мне Анх: ни в коем случае не обращаться к вьетнамцам. Стоит им только что-нибудь заподозрить, и они тут же побегут к копам. А с горцами все в порядке, потому что они ничего не разболтают. Но он забыл упомянуть, что горцы говорят по-другому, пользуются не дорогами, а тропинками, все поголовно безграмотны и в жизни не видели карты. Пустяковые проблемы, но Сьюзан полагала, что знает, как добраться до деревни Банхин.
– А как ты ей объяснила, почему тебе туда надо? – спросил я ее.
– Сказала, что слышала, будто там делают красивые украшения, – ответила Сьюзан. – В общем, дамские дела.
Настала моя очередь закатывать глаза. Но у меня получилось гораздо хуже, и Сьюзан попросту не заметила.
– Женщина упомянула, что Банхин – вьетнамская, а не горская деревня, – продолжала она. – Но это нам, пожалуй, и без того ясно. Она утверждает, что вьетнамцы делают плохие украшения, а чтобы их производили в Банхин, вообще никогда не слыхала.
Сьюзан допила чай, подошла к другому прилавку и купила несколько бутылок воды, рисовые лепешки и бананы. А я искал лоток, где продаются начиненные рубленым мясом маисовые лепешки.
Мы принесли пластиковые пакеты с рынка в наш седьмой блок в мотеле, уложили пожитки в седельные сумки мотоцикла, я вытолкал 'БМВ' из комнаты и подвел к двери администрации. Мы выписались и получили обратно наши паспорта и визы. Я сильно надеялся, что мотель еще не отправил факсом их ксерокопии в министерство общественной безопасности, но спрашивать не собирался.
На этот раз за конторкой сидел молодой человек.
– И куда вы теперь? – спросил он у нас.
– В Париж, – ответил я.
– Мы едем в Ханой, – поправила меня Сьюзан.
– А... Большая вода. Вы ехать только до Шонла. Там ждать два дня, три дня...
– Спасибо, парень, что втолковал. До встречи в следующем сезоне.
Мы вышли из конторки.
– Я правильно понял, – спросил я у Сьюзан, – что шоссе номер шесть блокировано водными потоками или грязевыми оползнями?
– Вроде того. Анх упоминал, что здесь это часто случается, но у них есть бульдозеры и через день-два дорогу расчистят.
– Ну что за чертово место?
– Не принимай на свой счет.
– Каким образом мы доберемся до Ханоя, если шоссе номер шесть закрыто?
– Есть другой путь – вдоль Красной реки. Он ведет прямо в столицу.
– А если с нами окажется третий?
– Из местечка Лаокай, что стоит на китайской границе в двухстах километрах к северу отсюда, в Ханой ходит поезд, – ответила она.
– А как доехать до этого Лаокая с Тран Ван Вином?
– Может быть, автобусом. Давай пока не будем об этом беспокоиться. Сначала побываем в Банхин и выясним, сколько человек поедут в Лаокай. Поезда начинают ходить завтра. От Лаокая до Ханоя примерно четыреста пятьдесят километров. Докатим за десять – двенадцать часов. – Сьюзан посмотрела на меня. – Теперь, если меня с тобой не окажется, ты знаешь дорогу.
Я кивнул.
– В крайнем случае, если сорвется все остальное, – продолжала она, – подсядем на идущий в сторону Ханоя лесовоз. Шоферы не задают вопросов. Разве что поинтересуются, есть ли у человека десять долларов и не хочет ли он приобрести опиум.
– Это тоже тебе Анх рассказал?