нас есть и хорошие новости: мы держим ситуацию под контролем.
– Ситуация не под контролем, – напомнил ей я.
– Считается, что под контролем.
Поезд шел на восток, в Ханой, а мы со Сьюзан обсуждали разные версии и предположения и пытались выстроить план игры. Я уверил ее в том, что совершенно ей доверяю. И она уверила меня в том же.
У меня сложилось ощущение, что по первоначальному плану я не должен был дотянуть до этого момента и что Сьюзан скорректировала сроки моего пребывания на этом свете. Паранойя да и только. Или, может быть, меня с нетерпением ждали в Бангкоке, где предстояло определить, насколько много я узнал и, как выразился господин Конуэй, каким образом со мной обойтись. А Сьюзан вызовут в качестве свидетельницы за или против меня. В то время как мой приятель Карл выступит в роли судьи.
– Ты сама-то собираешься в Бангкок? – спросил я у нее.
Она не ответила.
– Эй, Сьюзан, признайся.
– Да.
– Отлично. Только имей в виду вот что: если существует вероятность, что мне... ну, скажем так, могут до срока понадобиться военные похороны с почестями, не исключено, что и ты окажешься в таком же неприятном положении.
– Мне это приходило в голову.
– Вот и славно. – Я больше не возвращался к этой теме.
Мы двигались навстречу восходящему солнцу, навстречу Ханою, навстречу окончанию моей миссии и третьей, теперь уже точно последней, поездке по службе во Вьетнам.
Поезд из Лаокая медленно проехал северные пригороды Ханоя и в 18.34 втянулся на вокзал Лонгбьен.
Дорога из знойного грешного Сайгона привела меня на поля сражений Южного Вьетнама, в мое собственное сердце тьмы и дальше, в глубь внутренних районов страны по пути открытий и, как я надеялся, самопознания.
Подобно многим, кто здесь когда-то побывал, я примирился с этой страной. И подобно многим другим из моего поколения – мужчинам и женщинам, – кто здесь никогда не был, но многие годы жил Вьетнамом.
Однако война все еще имела власть вторгаться в наши сны и часы бодрствования. Именно такие времена наступали для Эдварда Блейка.
Книга VII
Ханой
Глава 46
Ханой. Это название пробуждает воспоминания в памяти людей моего поколения. Как Берлин и Токио – в памяти поколения отца. Во время войны не проходило и недели без сообщений прессы о налете бомбардировщиков на Ханой.
Пассажиры вокруг нас собрали багаж и цепочкой выходили из поезда.
А мы со Сьюзан остались на местах и смотрели на платформу. Там сходивших с поезда оглядывали многочисленные пограничники в форме и ребята в штатском, которых нетрудно было вычислить в толпе.
– Кажется, у некоторых из них в руках фотографии, – заметил я.
Сьюзан не отрываясь смотрела в окно.
– Обычное дело на конечных станциях. Не надо автоматически предполагать, что разыскивают именно нас... хотя поглядывают они больше на европейцев.
– Точно. – А еще я подумал, что у шпиков фотографии с острова Пирамида и в одежде они нас, пожалуй, не узнают. И действительно, некоторые из них смотрели больше на снимки, чем на выходящих из поезда пассажиров.
– Давай прицепимся к тем американцам, с которыми ты разговаривала, – предложил я.
Мы встали, сняли с полки рюкзаки и прошли в шестой вагон, где вместе со своим вьетнамским гидом ехала группа американцев.
Когда мы шли по составу, перед нами оказалась вьетнамка. Сьюзан обратилась к ней на ее языке и выяснила, что вокзал Лонгбьен расположен в отдаленном районе на восточном берегу реки Красной, но на главный вокзал в центре города ходят обычные, ширококолейные поезда и автобусы. К нашим услугам предлагались также такси. И полицейские машины.
Самая бросающаяся в глаза примета Сьюзан – прямые до плеч волосы. Она попросила меня запихнуть их за ворот ее стеганой куртки.
У меня много всяких бросающихся в глаза примет. Но если бы я попытался замаскировать их горскими шарфами, вот это и бросилось бы всем в глаза. Да и шарфов не хватило бы. Поэтому я повязал один синий на шею и подтянул на подбородок. Сьюзан сделала то же самое.
– Выйдем на платформу и сразу разделимся.
Мы вышли из поезда, разошлись и затесались в организованную группу американцев человек в двадцать. Сьюзан болтала со всеми подряд, и я тоже заговорил с двумя парнями, но сам не спускал глаз с