Служба продолжалась час пять минут, хотя я и не засекал по часам.
Снова скрипнул орган, и процессия направилась обратным путем. Я вышел в центральный проход и где- то потерял Сьюзан. И пока ждал ее у мотоцикла, ощутил, что рад, побывав в храме.
Оказывается, она задержалась у лестницы и болтала с прихожанами, среди которых был и отец Туан.
Видимо, было нечто в этом бегстве с родины. Я имею в виду не в Лондон, не в Париж и не в Рим – это чепуха. А в такое затраханное место, где ты на шесть дюймов выше всех остальных и на десять оттенков светлее – торчишь, словно нарывающий большой палец. И еще лучше, если этот нарывающий палец попадется на глаза властям. Здесь все бледнолицые и не раскосые – твои друзья. Вы собираетесь на коктейли и костерите страну. А дома тебя считают крутым и втайне завидуют. Ты справляешь американские праздники, которые на родине всего лишь три выходных и распродажа в ближайшем супермаркете. Ты даже ходишь голосовать по спискам живущих за рубежом.
Конечно, были и другие типы экспатриантов – люди, ненавидящие свои страны или бежавшие от кого-то или чего-то. Или убегающие от самих себя.
Сьюзан, по собственному признанию, принадлежала к тем, кто считает: жить хорошо там, где американец выделяется из остальных, в то время как родным и близким дома приходится судить о ее успехе по совершенно иным, доселе неизвестным меркам.
Впрочем, во мне не так много цинизма и склонности к анализу, чтобы судить Сьюзан, тем более что она казалась вполне разумной, чтобы понимать, что делала.
Она подошла ко мне в сопровождении мужчины примерно ее возраста. На нем был легкий спортивный тропический пиджак, и сам он недурно смотрелся – высокий, худощавый, с соломенными волосами. Типичный выпускник Принстона. Не иначе Билл.
– Иол, это мой друг Билл Стенли. Билл, это Пол Бреннер, – познакомила нас Сьюзан.
Мы пожали друг другу руки, но ни один из нас не проронил ни слова. И Сьюзан пришлось взять инициативу на себя:
– Пол был здесь в шестьдесят восьмом. И еще... когда?
– В семьдесят втором.
– Тогда здесь, должно быть, было совсем по-другому, – продолжала она.
– Да.
Сьюзан повернулась ко мне.
– Я как раз рассказывала Биллу, что у вас возникли проблемы в аэропорту.
Я промолчал. Она повернулась к Биллу:
– Джим Чепмен, наверное, уже здесь. Попробую позвонить ему домой. – А мне объяснила: – Джим Чепмен в составе нашей новой консульской миссии. Друг Билла.
Билл не удосужился ответить. И я тоже. Разговор явно не клеился. И я предложил:
– Думаю, мне стоит вернуться в гостиницу. Наведу справки оттуда. Спасибо, что сопровождали меня в собор. Не люблю пропускать службу во время путешествий, – и ушел.
У меня хорошее топографическое чутье, и через пятнадцать минут я был на улице Лелой перед отелем. Причем вспотел намного меньше, чем вчера. Видимо, акклиматизировался. В это время на боковой дорожке раздался звук мотоциклетного двигателя и госпожа Уэбер затормозила рядом со мной.
– Садитесь.
– Но, Сьюзан...
– Садитесь!
Я сел. Она газанула и перескочила на улицу через бордюр. Мы неслись вперед, и она то и дело совершала неожиданные повороты.
– Люблю наддать в воскресенье, когда дороги пустые!
На мой взгляд, дороги были очень даже загруженными.
Сьюзан достала из сумочки на заднице мобильник и передала мне.
– Дайте обратно, если он зазвонит или завибрирует. У него есть вибратор.
Я только что вышел из храма, поэтому воздержался от сочного замечания – просто положил телефон в карман.
Аппарат зазвенел и затрясся, и я подал его ей. Сьюзан приложила телефон к уху и держала левой рукой, а правой управляла ручкой газа. Если бы потребовалось срочно остановиться, она бы не сумела воспользоваться передним тормозом. Но это как будто не беспокоило ни ее, ни других наездников с мобильными телефонами.
Судя по всему, она говорила с Биллом или, точнее, слушала Билла, потому что сама почти ничего не произносила. Наконец громко сказала:
– Я почти ничего не слышу. Вечером перезвоню. – Замолчала и добавила: – Когда – не знаю. – Нажала на кнопку разъединения и протянула аппарат мне. – Отвечайте вы, если опять зазвонит.
Я снова опустил телефон-трясун в карман рубашки. Сьюзан продолжала закладывать смертельные виражи – явно снимала раздражение на Билла. Но я-то на Билла не злился и не видел причины, почему я должен быть размазан по мостовой.
– Сьюзан, потише!
