— Хорошо, я подумаю.
— Позвольте один вопрос: вы сняли ее уэст-пойнтское кольцо?
— Нет.
— Вы видели там воткнутый в землю штык?
— Штык не был воткнут в землю. Рукоятка была воткнута в ее промежность.
— Ну и ну...
— Я выбросил штык.
— Куда?
— В речку. Есть тут у нас такая — Чикасо... Наверное, вы хотели бы снять отпечатки пальцев...
— Да, не мешало бы. — Кент не дурак, он не оставил бы никаких отпечатков.
— Мне очень жаль. Я просто не мог сдержать себя.
— Тут многие не могли сдержать себя.
— Паршивое дело, Бреннер. Мы все виноваты в том, что заварили кашу.
— Да уж, неприятностей в жизни хватает.
— До того как Энн приехала, никаких неприятностей не было. И все-таки виноваты мы, а не она.
— Готов с вами согласиться... Знаете, полковник, я, кажется, произведу сегодня арест.
— Кого берете?
— Пока не могу сказать... Ладно, увидимся в церкви.
— Увидимся.
Я положил трубку. Едва человек подумает, что уже отведал дневную порцию неприятностей, является некто с дополнительным блюдом. В моем случае блюдо принес полицейский Дойл.
— Мистер Бреннер, вы подписали освободительную штаб-сержанту Далберту Элкинсу, я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, майор.
— Мы подыскали ему место в одной ротной казарме.
— Замечательно. До него ли сейчас?
— Согласно правилам каждые три часа он должен отмечаться у дневального.
— Что ж, это разумно.
— Он должен был отметиться в восемь ноль-ноль, но не явился.
Этого еще не хватало.
— С тех пор его никто не видел.
Синтия отвернулась.
Майор Дойл продолжал:
— В разных точках мы расклеили сообщение о его аресте, известили полицию Мидленда, округа и штата Джорджия, начальник группы УРП майор Боуз требует от вас полного отчета об этом деле. — Майор улыбнулся нехорошей улыбкой. — Влипли вы.
Он повернулся и ушел. Я сидел, уставившись в пустоту.
— Однажды и у меня такое случилось, — сказала Синтия.
Я молчал.
— Правда, только однажды. Твой циничный взгляд на человеческую природу просто неуместен.
Поскольку каждому овощу свое время, было самое время сказать Синтии о звонке ее мужа, однако этой пословицы, вероятно, не знал Карл Хеллман и потому явился в самый неудобный момент.
Он вошел, и его крупная фигура, казалось, заполнила всю нашу комнатенку. Мы с Синтией встали. Карл небрежно кивнул, осмотрелся, последовали рукопожатия. Синтия, будучи самой младшей по званию, предложила ему кресло у своего стола, сама села на свободный стул, а я присел на мой стол.
На Карле была зеленая выходная форма. Фуражку он положил на стол. Как и я, Карл начинал пехотинцем. Мы оба воевали во Вьетнаме, причем примерно в одно время. На нас красовались практически те же награды и знаки отличия, включающие Бронзовую звезду за мужество и заветный Знак боевого пехотинца. Мы оба прошли огонь, воду и медные трубы, были среднего возраста и потому обычно обходились без формальностей. Но в это утро я был не в настроении и решил придерживаться правил протокола.
— Выпьете кофе, сэр? — спросил я.
— Нет, не хочу, спасибо.
Карл хорош собой: шапка густых темно-каштановых, с проседью, волос, твердый подбородок, голубые глаза. Женщины, однако, не находят его привлекательным. Причина, по-видимому, в его сдержанной манере держаться. Рядом с ним самая сдобная булочка через неделю сделается сухарем. Но это не в счет: дело свое он знает, как никто.
