После обмена любезностями Карл сказал мне с легким акцентом:
— Как я понимаю, наш главный свидетель по делу о попытке незаконной продажи оружия пустился в бега?
— Так точно, сэр.
— Вы можете припомнить, чем руководствовались, освобождая его?
— Нет, сейчас не могу, сэр.
— Возникает вопрос: почему человек, которому обещана неприкосновенность, совершает еще одно преступление — побег?
Действительно, такой вопрос возникает.
— Вы ему объяснили, что такое гарантия неприкосновенности?
— Объяснил, сэр, но, очевидно, не очень хорошо.
— Видите ли, Пол, иметь дело с глупыми людьми — это целая проблема. Вы переносите свое восприятие мира и умение рассуждать логично на полного идиота, а он вас подводит. Он невежествен, напуган, он раб своих инстинктов. Если тюремная дверь открылась, надо бежать — вот его примитивная логика.
Я откашлялся.
— Я думал, что успокоил его, завоевав доверие.
— Естественно, завоевали. Этого он и добивался — чтобы вы так думали. Хитрющий народ.
— Так точно, сэр.
— Может быть, следующий раз вы посоветуетесь со мной, прежде чем выпускать на волю уголовного преступника?
— Пока он проходил только как свидетель.
Карл подался вперед:
— Он ни хрена не видит разницы. Вы сажаете его за решетку — значит, преступник. Выпускаете — он бежит.
— Совершенно справедливо, сэр.
— Статья 96-я военного кодекса предусматривает наказание для тех, кто по умыслу или недосмотру ошибочно освобождает заключенного. Вам грозит серьезное взыскание, Пол.
— Я это понимаю, сэр.
Он снова откинулся на спинку кресла.
— Ну а теперь докладывайте, что здесь произошло за последние часы.
Начать с того, что мне не удалось переспать с Синтией, она наврала мне про мужа и развод, я подавлен и смертельно устал, никак не могу выбросить Энн Кемпбелл из головы, начальник военной полиции, чей кабинет находится в том же коридоре, вероятный убийца, дурак Далберт дал тягу, и вообще день начинается скверно.
Хеллман повернулся к Синтии:
— Может быть, вы? У Бреннера отнялся язык.
— Слушаюсь, сэр, — отчеканила Синтия и начала рассказывать о вещественных доказательствах, о компьютерных открытиях Грейс Диксон, об отце и сыне Ярдли, о причастности к судьбе Энн Кемпбелл майора Боуза, полковника Уимса и других высших офицеров базы.
Карл Хеллман внимательно слушал.
Далее Синтия пересказала отредактированные варианты наших разговоров с генералом Кемпбеллом, миссис Кемпбелл, полковником и миссис Фаулер, а также с полковником Муром. Я слушал вполуха, но обратил внимание, что Синтия не упомянула ни об особой роли Фаулеров, ни о подвальной комнате удовольствий в доме Энн Кемпбелл. О Кенте вообще не было сказано ни слова. Я бы рапортовал точно так же. Как же многому Синтия научилась за последние два дня!
— Как видите, — продолжала Синтия, — тут все взаимосвязано: похоть, месть, извращенные представления о психологической войне, то, что случилось в Уэст-Пойнте десять лет назад.
Карл кивал.
В заключение Синтия в связи с личными взглядами Энн Кемпбелл на жизнь упомянула Фридриха Ницше. Карл, казалось, заинтересовался, и я понял, что Синтия играет, что называется, на публику.
Сцепив пальцы рук, Карл, видимо, размышлял над вечными проблемами бытия и, как мудрейший из мудрейших, готовился дать на них ответ.
— Пол проделал большую работу, — добавила Синтия. — Очень поучительно быть с ним в паре.
Во дает, подумал я.
Карл сидел неподвижно, как идол. Становилось ясно, что никакого ключа к загадке и жизни у нашего мудрейшего из мудрейших нет. Синтия старалась поймать мой взгляд. Я отворачивался.
— Да, Ницше... В вопросах любви, ревности, мести женщины еще пребывают в полуживотном состоянии по сравнению с мужчинами, — изрек наконец полковник Хеллман.
— Это Ницше, сэр, или ваше личное мнение? — полюбопытствовал я.
Он посмотрел на меня так, что я почувствовал, как лед подо мной проламывается. Потом сказал
