Киан порывисто обнял ее.
— Ты всегда была Мэй, мэйхуа, цветущей сливой, была и останешься ею.
Они молча пошли по залитым солнцем улицам, напоминавшим гигантскую золотую паутину, а на следующий день уехали из Кантона. Тао и Юн отправились с ними.
Сестры поселились вместе, Тао назначили служанкой Мэй, но та уверяла, что это всегда будет только видимостью. Юну пришлось отправиться на работу: он разрабатывал землю для новых княжеских садов вместе с сотней других китайцев. Он потерял возможность видеться с Куном и редко встречался с Тао.
Свидания с женой могли случаться чаще, если бы Тао стремилась к этому. Однако поняв, что поставила не на ту лошадь, она стремилась избавиться от Юна, благо это оказалось делом несложным. Его ни за что не впустили бы в княжеские покои, а она могла сослаться на то, что ей запретили выходить.
Вопреки ожиданиям, Тао не чувствовала себя счастливой. Ее снедала зависть, заставлявшая по ночам терзать подушку и метаться на постели, как на раскаленной сковородке.
Мэй любила Киана, а он любил Мэй. Она была кормилицей (а на самом деле и матерью) его единственного сына. Окружающие делали вид, что ничего не знают об их связи, а потерявшие осторожность любовники почти не скрывали своих отношений. Когда старый князь умрет, Киан унаследует его титул и все состояние, а после наверняка объявит Мэй законной супругой. Но и тогда он не сможет признать Юна братом. А Тао так и останется прозябать в тени старшей сестры.
Отныне Тао было недостаточно блаженствовать под дождем цветочных лепестков, наслаждаться трелями птиц, восторгаться диковинными яствами и внимать ласке дорогих тканей. Она желала поклонения, любования и власти, того, чего Мэй в силу природной бестолковости и непростительной скромности не сумела завоевать.
Окажись Тао на месте свой сестры, она бы немедля воспользовалась своим положением. Ей и в голову не пришло бы бояться старухи Сарнай! Она бы мигом сделалась несгибаемой, суровой, холодной и заставила бы всех плясать под свою дудку!
Прошло время, и иная, куда более сильная жажда вытеснила из сердца былые терзания, ее ослепило новое солнце, она стала рабыней другой муки. Тао твердо решила, что должна завладеть Кианом.
Он привлекал ее, но она его не любила. Она не была так глупа, как сестра, готовая принести в жертву мужчине и терпение, и гордость.
Отныне Мэй была препятствием, а Киан — целью.
В разговорах с сестрой Тао исподволь пыталась нащупать слабое место, найти невидимую брешь. Расспрашивала о том, что они делают в постели, но Мэй была стыдлива и не выдавала интимных секретов. Ее тело влекло Киана — это было бесспорно, иначе он не спал бы с ней каждую ночь, а во времена официального супружества не оставлял ради нее в одиночестве дочь самого императора!
Когда Киан приходил на женскую половину, Тао стояла в толпе служанок и, изнывая от злости, кусала губы. Она могла сколько угодно называть и считать себя сестрой Мэй, но, в отличие от Мэй, у нее был ничтожный ранг, она не имела права выходить вперед и подавать голос.
Тао решила проведать мужа, чтобы узнать, не изменилось ли его отношение к брату.
Сотня нанятых князем молодых китайцев подготавливала почву для того, чтобы разбить на ней сад. Когда землю надлежащим образом вскопают и удобрят, явятся опытные садовники и высадят нежные персики, называемые «деревьями счастья», плакучие ивы, воплощение животворного начала Ян, пышные магнолии, различные кустарники и цветы, распространяющие приятные ароматы.
Юн увидел жену, и его лицо озарилось радостью. Спросив позволения у старшего, он бросил мотыгу и побежал к Тао.
Они странно смотрелись рядом. Изнеженная девушка из княжеского гарема, зачарованная блеском богатства, и юноша с испачканными землей руками, босой, в короткой куртке и рваных штанах.
Отойдя на небольшое расстояние, юные супруги устроились под деревьями, тени ветвей и листьев которых покрывали их лица сложными, меняющимися узорами.
Когда Юн попытался овладеть ею, Тао негодующе оттолкнула его, и не только потому, что их могли увидеть. С некоторых пор она смертельно боялась забеременеть. Еще чего не хватало — родить ребенка от какого-то китайца! Ее сын должен стать ни больше ни меньше как наследником маньчжурской династии.
Вскоре Тао поняла, что если муж не удовлетворит свое желание, разговора не получится. Однако она больше не испытывала к нему влечения. Оставалось одно средство — отдаваясь Юну, вообразить вместо него другого человека.
Киан был выше и сильнее младшего брата, да к тому же явно опытнее в любовных утехах. Стоило Тао представить себя в его постели, как ее тело налилось теплом и наполнилось соками, и она сладко застонала.
После, когда они с Юном лежали под шатром деревьев, глядя в высокое синее небо, просвечивающее сквозь частую сетку ветвей, Тао сказала:
— В детстве мне часто говорили, что когда я вырасту, то буду красивее Мэй. Как ты думаешь, это так?
— Не знаю, — удивился Юн, которому никогда не приходило в голову сравнивать сестер.
Он тут же отругал себя. Конечно, Тао красивее! Надо было сказать ей, что даже когда она смотрит из-под ресниц, ее глаза горят страстью. Что ее взгляд жалит и жжет его душу.
Юн смотрел на прекрасную девушку, на которой ему повезло жениться, и в дальнем углу его сознания сгущалась, чернота. Тао скрывала от него свои чувства, он никогда не знал, чего она боится и на что надеется. Ее обезоруживающая улыбка таила в себе жесткость, а, еще — снисхождение к его простой и наивной любви.
— Тебе нравится здесь работать? Ты еще не забыл о своем брате? О чем ты думаешь, когда держишь в руках мотыгу? — в голосе Тао звучало презрение.
Не удержавшись, Юн вздохнул.
— О том, что Киан один, а нас много. Никто не помнит нас ни в лицо, ни по именам. Недавно я услышал, что в Поднебесной триста тысяч маньчжуров и триста миллионов китайцев! И, тем не менее, именно они правят нами.
— Наконец-то мы начали мыслить одинаково. Твое положение несправедливо, как… и мое.
— Ты завидуешь Мэй? — догадался Юн, и услышал презрительный смех.
— В своей жизни моя сестра сделала много шелковых нитей, но все они были слишком ровными и прямыми. Она не умеет плести сети, она слишком бесхитростна и открыта.
— По-моему, это ей не мешает.
— Пока. Придет время, и Мэй надоест Киану. Верность не относится к числу качеств, присущих мужчинам.
— Я верен тебе, — покраснев, сказал Юн.
— Речь не о тебе, а о человеке его положения и ранга! Знаешь ли ты, что каждая девушка из маньчжурской семьи подвергается обязательной регистрации? Записывается все: имя, возраст, занятие родителей. Это делается для того, чтобы, когда придет время выбора княжеских наложниц, было понятно, кого вызывать во дворец. Помяни мое слово: как только истечет срок траура по Сугар, Киана ничто не удержит. Как ты думаешь, что станет с Мэй?
Юн пожал плечами.
— Не знаю.
Тао рассмеялась:
— Несмотря на всю свою жертвенность и наивность, она слишком горда, чтобы терпеть соперницу!
— Как и любая женщина, разве нет?
— Супруга княжеского сына не есть жена крестьянина или простого воина! Умные женщины такого ранга должны уметь упреждать малейшие желания мужа и зачастую сами выбирают для него наложниц.
Юн, которому начал надоедать этот бессмысленный разговор, сказал:
— Меня не интересует их жизнь. Я просто хочу, чтобы мы с тобой могли чаще видеться.
Тао ничего не ответила. Она с презрением думала о том, что и Киан, и Мэй, и Юн — слабые,
