– А кто он? Чем занимается, не говорила?
– Вроде чем-то торгует. Один товар везет из России, продает, на вырученные деньги закупает в Германии то ли бытовую технику, то ли машины. Если честно, я не расспрашивала маму о ее новом кавалере. А сказала бы она его имя, я бы все равно не запомнила.
– Почему?
– Невозможно держать в памяти всех мужчин моей мамочки.
– А я что говорил! У Тамары мужиков было воз и маленькая тележка, – опять встрял в разговор Виктор Николаевич, при этом в его голосе звучала не столько обида, сколько гордость от того, что он тоже в свое время был мужем этой женщины.
– Ясно, значит, Василия Андреевича мы не сможем найти, – пробормотала я. – Разве только если он с Тамарой Леонидовной не придет с повинной.
– С мамой? – встрепенулась Ирина. – Вы маму подозреваете?
– Почему только ее? Под подозрением все ваши родственники, – в сердцах сорвалось с языка.
В эту минуту я готова была признать свое и Алинино поражение. Мы как кукловоды держали за ниточки кукол-марионеток, предполагаемых грабителей, а они, несмотря на связующую с нами нить, действовали так, как хотели. Чудеса, да и только!
Кажется, Ирина не обиделась, только тяжело вздохнула:
– Я изначально была против свадьбы. Но разве мою маму разубедишь? «Дочка, такой день может быть один раз в жизни». А сама со счета сбилась, сколько раз выходила замуж. Но главное, Густав не возражал. Он вообще хотел свадьбу играть в России! Он, видите ли, слышал, что у нас очень широко гуляют: с цыганами, медведями. И стоит все по европейским меркам сущие копейки.
– И почему же вы не поехали в Россию? – спросил Сидоренко.
– А смысл? Если все родственники здесь! Мама отговорила Густава от лишних трат. Сказала, что цыган она и здесь, в Германии, найдет.
– И что? Нашла?
– Нет. Зато дом превратила в цыганский табор. Одни Борис и Антон чего стоят!
«Кстати, о Борисе и Антоне! – Я взглянула на часы. – Почему Курт не звонит? Сколько можно проводить экскурсию? Или он представил себя Моисеем, который водил евреев сорок лет по пустыне? Вот ведь дотошный! Наверное, о каждом доме рассказывает: кто в нем жил и чем прославился. Дай-ка я ему позвоню».
Я набрала номер Курта. На этот раз он соизволил мне ответить.
– Марина? А я собирался тебе звонить.
– Как там у тебя?
– Все в порядке, – бодро отрапортовал он. – Экскурсия прошла на ура. Все остались довольны. Во Францию нельзя не влюбиться.
– Курт, я ведь тебя не о Франции спрашиваю. Ты вообще помнишь, о чем я тебя просила?
– Чтоб я в ваше отсутствие взял на себя обязанности руководителя группы, – как ни в чем не бывало ответил Курт, и я поняла, что парень так ответственно относится к своей работе, что ни о чем другом не думает.
Подавив в себе легкое раздражение, я напомнила Курту:
– Я просила тебя не спускать глаз с Бориса и Антона.
– Ну да! Антон всю экскурсию был рядом со мной.
– А Борис?
– Бориса нет.
– Сбежал?! – вскричала я. Хотя, справедливости ради, надо сказать, побег Бориса не был для меня неожиданностью.
– Этого я не знаю. Хотите, я спрошу о нем у Антона? Он тут недалеко от меня.
– Да! А еще лучше дай ему трубку.
Я многое бы отдала, чтобы оказаться рядом с Антоном, схватить его за рукав и не отпускать до тех пор, пока тот не даст мне ответы на интересующие меня вопросы.
Ждала я минуту, может, больше, в итоге в трубке вновь раздался голос Курта:
– Я не знаю, вот только что был здесь, разговаривал по телефону, а потом исчез.
– Куда исчез?
– Отошел в сторону, свернул за угол. Знаете, сколько здесь, на площади, людей? – обиженным голосом спросил Курт. – Затеряться ничего не стоит.
– Значит, разговаривал по телефону? – повторила я, скрипя от досады зубами.
– Мне так показалось. Он руку у уха держал. Что мне теперь делать? – растерянно спросил наш гид.
– Ничего. Хотя… Возвращайся на судно. Жду твоего звонка. Есть у меня сомнения относительно того, что Антон вообще вернется на теплоход, но мало ли, чего в жизни не бывает? Кстати, когда отплытие?
– Как обычно, вечером, – вздохнув, напомнил он.
Все верно: экскурсионная программа была составлена так, что ночью теплоход плыл, а днем становился на якорь в каком-то городе. Расстояния между городами в Германии небольшие, потому мы и стояли дольше, чем плыли. Случалось, что мы могли остановиться в одном городе на день или два, а на экскурсии ездить в другой.
– Позвони в любом случае, – велела я и, прежде чем положить трубку, уточнила: – И в том, если Антона на корабле нет, и в том, если он вернется.
Бросив мобильник на дно сумки, я в изнеможении откинулась на спинку дивана.
«Хоть бы Алина скорее вернулась, – подумала я. – По телефону толком и не посоветуешься. Хотя, может, ей и не надо сюда возвращаться? Сразу вылететь в Страсбург? Но если Антона на теплоходе нет, то и ей, по большому счету, там делать нечего, – рассуждала я, при этом так увлеклась, что на минуточку забыла о том, что Алина ехала сюда прежде всего как руководитель группы и просто обязана быть на корабле. – Пусть пока сидит в Мюнхене, пока Курт не позвонит».
Я вновь достала телефон, набрала номер Алины, но ответа не получила: телефон был отключен.
– Вечно она так, – вслух пробормотала я. – Ну, где ее черти носят?
– Еще что-то случилось? – последовал встречный вопрос.
Глава 24
Я повернула голову. В проеме дверей стоял Густав. Вид у него был довольно странный – счастливый. Да-да, наш немецкий приятель был слегка пьяный и счастливый.
«Все! Крыша у Густава окончательно поехала, – мысленно отметила я. – То ли от горя, то ли от беспробудного пьянства».
– А знаете, черт с ними, с этими картинами! – радостно воскликнул он. – Все равно они не мои! А сокровища нибелунгов, может быть, вообще не сокровища или никогда не принадлежали нибелунгам. Но даже если ценности подлинные, то в моем доме им не место. Ха-ха-ха, – радостно захихикал он.
– Вот как? – От удивления у меня глаза поползли на лоб. Что это с ним? – Допустим, золотые вещички действительно прокляты. И ты правильно делаешь, что о них не горюешь, но картины… Что значит они не твои?
Ирина не меньше меня была ошеломлена признанием мужа:
– Густав, что значит картины не твои? Ты же сам говорил, что с самого детства любовался этими картинами.
– Да, – не стал отрицать Густав. – Но все равно они достались мне не по праву. Они не принадлежат моей семье.
– Чьи же они тогда?
– Не знаю. Дед, мамин отец, привез их с войны в качестве трофея. Мне, конечно, за дедушку стыдно, но тогда многие так делали. По законам военного времени немецкие офицеры могли брать все, что им захочется. В Германию шли эшелоны, нагруженные художественными ценностями и антиквариатом. Мой дедушка не был исключением. Мебель и фарфор его не интересовали, а к живописи он имел определенную слабость. К тому же он служил в интендантских войсках и часто ездил домой. Картины везти было легче, чем что-либо другое. Свернул в рулон, поместил в тубус и вези себе хоть на край света – руки не
