проломили двери церковные и людей мечами иссекли. Везде крик и вопль был ужасный, так что кричащие не слышали друг друга из-за воплей множества народа. Татары же христиан, выволакивая из церквей, грабя и раздевая донага, убивали, а церкви соборные грабили, и алтарные святые места топтали, и кресты святые и чудотворные иконы обдирали, украшенные золотом и серебром, и жемчугом, и бисером, и драгоценными камнями; и пелены, золотом шитые и жемчугом саженные, срывали, и со святых икон оклад содрав, те святые иконы топтали, и сосуды церковные, служебные, священные, златокованые и серебряные, драгоценные позабирали, и ризы поповские многоценные расхитили. Книги же, в бесчисленном множестве снесенные со всего города и из сел и в соборных церквах до самых стропил наложенные, отправленные сюда сохранения ради — те все до единой погубили. Что же говорить о казне великого князя,— то многосокровенное сокровище в момент исчезло и тщательно сохранявшееся богатство и богатотворное имение быстро расхищено было».
Можно ли сомневаться, что стержнем и нервом исторического процесса всегда выступает пассионарная личность? Это доказывает практически каждый шаг Дмитрия Донского. Но его звездным часом и кульминацией всей подвижнической и полководческой деятельности, безусловно, стала Куликовская битва — судьбоносное событие русской истории. Она целиком и полностью завязана на пассионарную уникальность личности великого князя Московского, его ноосферное чутье и почти мистическое воздействие на народные массы: есть Дмитрий — народ велик, нет Дмитрия — народ жалок. Сама Куликовская битва (как впрочем, и другие ей подобные эпохальные события, сконцентрировавшие максимум людской воли и энергии) принадлежит не только далекому прошлому, но также настоящему и будущему. Она оставила неизгладимый ноосферный след, скорректировав по крайней мере, если только не направив в другое русло самый характер ноосферного воздействия космоэнергетической, психофизической и биосферной реальности на конкретные поступки отдельных людей и народных масс.
Ноосферную предустановленность и обусловленность Куликовской битвы ощущали и ее современники. В «Сказании о Мамаевом побоище», написанном почти по горячим следам, содержится поразительный фрагмент, когда мать–земля перед Куликовской битвой плачет о детях своих – русских и татарах, которым только еще предстоит погибнуть в кровавой сече. Один из сподвижников князя Дмитрия Донского — Дмитрий Волынец приник к земле правым ухом и услышал «землю, рыдающую двояко: одна сторона точно женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень». Найдется ли в мировой литературе аналогичный образ, где бы будущие победители жалели своих лютых врагов? Но главное в другом: подобная мысль могла родиться, только пройдя через глубины ноосферы и через прямое взаимодействие с ней.
Куликовская битва — яркий маяк отечественной истории, видимый отовсюду, с любой ее близкой или отдаленной точки. Л. Н. Гумилёв убедительно доказал ее пассионаро-энергетическое значение для сплочения народов России и превращения их в новый исторический этнос. Он подытоживал: «<…> Победа была одержана, но потери русских оказались очень велики: из 150 тысяч человек в строю оставалось 30 тысяч, 120 тысяч погибло или было ранено. Однако жертвы эти были не напрасны. Этническое значение происшедшего в 1380 г. на Куликовом поле оказалось колоссальным. Суздальцы, владимирцы, ростовцы, псковичи пошли сражаться на Куликово поле как представители своих княжеств, но вернулись оттуда русскими, хотя и живущими в разных городах. И потому в этнической истории нашей страны Куликовская битва считается тем событием, после которого новая этническая общность – Московская Русь – стала реальностью, фактом всемирно-исторического значения». «Русский этнос, — заканчивал Гумилёв свою мысль в другой работе, — родился на Куликовом поле, на тесной, затянутой перелеском и болотцем площадке, размером не более 30 квадратных километров, откуда вышла горстка новых русских[57], родоначальников этноса, который живет и поныне».
Дальнейшая историческая эволюция России еще долгое время испытывала последствия пассионарного взрыва, произошедшего в период образования Московского государства. Цели и действия русских людей XVI века принципиально изменились по сравнению с поведением предшествовавших поколений московитов. Пассионарных людей стало много, а задача объединения и отстаивания рубежей страны была уже выполнена. И тогда пассионарные русские люди обрели новые цели жизни, новые императивы поведения. Мир стал тесен им, они перестали выполнять свои обязанности, и каждый из них захотел стать самим собой.
С объединением страны была достигнута политическая и экономическая стабильность. В деревнях можно было тихо-спокойно заниматься сельским хозяйством, платя оброк владельцам земли. Наибольший оброк получали служилые дворяне, так как у них крестьян было мало, а содержать коня и копьеносцев полагалось за свой счет; средний — бояре и минимальный — монастыри. Но богатая земля окупала любые затраты и любые налоги, и поэтому население Руси за первые 50 лет XVI века выросло в полтора раза, достигнув девяти миллионов человек.
Однако пассионарным молодым людям в деревне делать было нечего, им было там безумно скучно. Деревню предпочитали люди гармоничные — тихие, трудолюбивые, спокойные; они ничего не искали, но землю обрабатывали умело и налоги платили исправно. Пассионарии же стремились покинуть тихую деревню, руководствуясь идеей, сформулированной еще в Античности: «Случай пробегает мимо — блажен, кто схватил его за волосы». А в XVI веке в России сделать карьеру можно было только на государственной службе.
Надо сказать, что московские князья сами способствовал росту пассионарности в Москве. Так, Иван III решил, что мятежных новгородцев (а среди них пассионариев тоже было довольно много) следует перевезти в Москву, дабы за ними было легко наблюдать. С теми же целями перевезли на Москву и множество мелких «княжат» из-под Путивля, Чернигова Новгорода-Северского, Курска. Аналогичным образом поступил Иван III и с наиболее активными «удельными» князьями: мало ли что вытворит в Шуе князь Шуйский или в городе Одоеве князь Одоевский, а в государевой столице они под присмотром, тут «люди ходят». Решение это было вполне логичное, государственное, но привело оно, как всегда, вовсе не к тем результатам, на которые рассчитывали.
Поскольку в Москве наряду с представителями пассионарной аристократии сконцентрировалось огромное количество пассионарных «послужильцев», «отроков» и просто посадских людей, найти себе сторонников было самым простым делом. В итоге жители одной части Москвы поддерживали Шуйских, другие посадские — Вельских и т. д. Москва очень быстро, уже к началу XVI века, превратилась в очаг пассионарности: всё население города было разбито на враждебные партии.
К счастью, не все пассионарии шли в Москву. Ведь, обосновавшись там, надо было кому-то служить или при ком-то быть холопом. И хотя по тому времени это было очень выгодно: тебе и деньги перепадут, и выпить найдется, и служба легкая, и кафтан на тебе с барского плеча, — обнаружилось огромное количество пассионарных людей, которым подобная перспектива казалась неприемлемой, ибо они были слишком независимы и честолюбивы. Повышение пассионарности и в столице, и на окраине этнического ареала приводило в принципе к одинаковым последствиям: внутри этнической системы увеличивалось количество входящих в нее подсистем — консорций и субэтносов, так как пассионарные люди чувствовали свою «особину» и объединялись. Высокий уровень пассионарности дал множество людей, с детства учившихся только одному — воевать — и не знавших никакой иной профессии, кроме военной службы своему государю.
Особый интерес у Льва Николаевича вызывали такие драматические вехи русской истории, как
Гумилёв считал, что опричнина была создана Иваном Грозным в припадке сумасшествия в 1565 году и
