Марьяна вышла замуж за Алексея Козырева — геолога и брата Николая Козырева. С обоими Л. Н. Гумилёв на протяжении многих лет поддерживал дружеские отношения.
22
В частном разговоре с будущим академиком Александром Михайловичем Панченко (1937-2002) Гумилёв вспоминал, как он узнал о смерти Сталина: «Я [тогда] работал в библиотеке и урывками писал свою книгу 'Хунну'. Кто-то вошел и сказал, что умер Сталин. Я был очень увлечен и махнул рукой: идите скорбите, идите скорбите <…>».
23
Его мать — Анна Ахматова — говорила по этому поводу: «Мы всю молодость провели в смешанном русско-еврейском обществе». Так было и потом. Вместе с тем на сей счет у Гумилёва было и свое особое мнение. Он утверждал: евреи – народ очень крепкий: в Европе они смогли выдержать испанскую и провансальскую инквизиции, немецкие гонения; в Азии, в Персии, выдержали гонения после Маздака, к которому они примыкали. В России же им удалось создать особую популяцию среди русских, особый тип, для которого все традиционно российское – чуждо.
24
В 1990-х годах, когда стали доступными архивы КГБ, исследователи жизни и творчества Ахматовой попытались установить истину в этом непростом вопросе. Оказалось, что подозрения Анны Андреевны (а значит, и Льва Николаевича) не имеют под собой никаких оснований.
25
В свою очередь Птица звала Льва — Лю, Люль, Люшенька.
26
После трех десятилетий проживания в Фонтанном доме, ставшем владением Института Арктики, А. А. Ахматова была переселена в коммунальную квартиру на улице Красной Конницы, дом. 4. Вместе с ней переехали Ирина Пунина и дочь последней от первого брака — Анна Каминская. Что касается Николая Пунина, отца Ирины и бывшего гражданского мужа Ахматовой, то его судьба после войны сложилась трагично. Как и Лев Гумилёв, он оказался в лагере для инвалидов в Абезе (Республика Коми) и там скончался, не дождавшись освобождения и реабилитации.
27
Никто, кроме Анны Андреевны, тогда не знал, что знаменитый нынче и не раз опубликованный этот рисунок — лишь один из серии ее откровенных изображений. Она никогда бы не выставила на всеобщее обозрение собственную наготу, а потому уничтожила наброски Модильяни еще в Париже. Ахматова, однако, не могла даже предположить, что несколько рисунков в стиле «ню» остались у ее возлюбленного Амедео. После его смерти они перешли в собственность одного из коллекционеров и лишь спустя несколько десятилетий стали достоянием европейской общественности: выставлялись на выставках и печатались в альбомах, посвященных Модильяни, под фривольным названием «Обнаженная с котом». Существует вполне правдоподобная легенда, что одно из сохраненных писем Амедео стало причиной разрыва и развода Анны Ахматовой и Николая Гумилёва, случайно обнаружившего это письмо, неосторожно оставленное в книге в качестве закладки (см.: Носик Б. Анна и Амедео: История тайной любви Ахматовой и Модильяни, или Рисунок в интерьере. М., 1997).
28
В дальнейшем, вплоть до женитьбы на Н.В. Симоновской, у Льва Николаевича случались и другие (более успешные) романы; среди его избранниц оказалась даже «первая красавица Эрмитажа» Инна Сергеевна N. Лев Гумилев по-прежнему пользовался успехом у женщин…
29
В другой раз Лев Николаевич высказался следующим образом: в московском окружении матери почему-то не оказалось людей с русскими фамилиями. Но ведь именно они и восстанавливали мать против сына…
30
С начала 50-х годов XX столетия в связи с победой народной революции в Китае в Советском Союзе начали активно переводить китайскую поэзию и прозу. В частности, в русском переводе был опубликован классический роман «Троецарствие», которым Гумилёв зачитывался в лагере. В Москве издали и другие классические китайские романы, с которыми Гумилёв был хорошо знаком, — «Сон в красном тереме», «Речные заводи», «Путешествие на Запал». Лев Николаевич и сам переводил китайских классиков. В изданном недавно сборнике его собственных стихов и переводов есть несколько хрестоматийных китайских стихотворений. Среди них два, принадлежащие перу (правильно было бы сказать — кисти, так как китайские иероглифы писались кистью и тушью) великого Ли Бо, где прославляется юрта как наилучшее жилище в степи, с коим не сравниться никакому деревянному или каменному строению. Л. Н Гумилев переводил стихи и с других восточных языков – арабского, бенгали, пушту, узбекского, туркменского азербайджанского и особенно много — с персидского.
