– Ну, вот видишь… Значит, подождем до послезавтра. Но послезавтра – это уж точно!
18.
Стойбище, куда направлялся Самсонов, было довольно большим. В нем помещалось одиннадцать низких, круглых юрт, четыре «тордоха» – это высокие шалаши, покрытые оленьими шкурами, – и две бревенчатых, свежесрубленных избушки. Здесь обитали якуты-оленеводы.
Минувшей осенью якуты прикочевали сюда вслед за своими стадами и, поначалу, думали, что – ненадолго… Но затем им понравилось тут. Они освоились, привыкли. И даже начали строиться. И временное это поселение, разрастаясь, постепенно стало превращаться в маленькую деревушку.
В этих местах, в низине, на краю огромного мохового болота, оказалось много хорошего корма для оленей. Да к пастухам было тоже не худо – вблизи от приисковых магазинов… В свою очередь и приисковая администрация выигрывала от такого соседства, приобретая по сходным ценам свежее мясо. В общем, все были тут довольны. И только старшему инспектору, капитану Самсонову, хватало волнений и хлопот!…
Теперь он шагал по узкой улочке стойбища и с любопытством поглядывал по сторонам… Через дорогу, вприпрыжку, перебегал мальчуган лет десяти. Самсонов остановил его, подозвал – и спросил, пригнувшись:
– Где тут живет Нюргун, а? Я что-то забыл… Давно уже здесь не был.
– Нюргун? – проговорил мальчуган, поблескивая раскосыми кофейными глазами. – Который?
– А разве их много?
– Есть молодой и старый. Вот я тоже, Нюргун!
– Мне другой нужен, – засмеялся Самсонов. – Старый…
– Тогда иди вон в тот тордох, видишь? У входа собаки грызутся… Шаман там.
– А почему ты его зовешь шаманом? – поинтересовался капитан, – он что, разве камлает?[17]
– Не знаю, – отвел взгляд лукавый маленький якут. – Так его многие зовут. Может, просто – дразнят?
Войдя в тордох, капитан сходу окунулся в дымную, жаркую, душную полутьму.
И в этой полутьме раздался медленный скрипучий голос:
– О! Начальник! Ну, здравствуй.
Посреди шалаша стояла небольшая железная печка. На ней посвистывал закопченный чайник. Сквозь приоткрытую дверцу печки виднелись пылающие, ярко-оранжевые угли… А рядом – на медвежьей шкуре – восседал сухощавый старик. Отсветы огня лежали на скуластом его лице, освещали короткие, росшие по краям рта, усы и редкую седую бородку.
Самсонов тотчас же узнал старого Нюргуна. И приметил он еще одну фигуру – поодаль, в глубине… Глаза его уже привыкли к полутьме. И фигура эта показалась знакомой.
– Садись, начальник, – сказал Нюргун скрипучим своим голосом. – Сейчас чай пить будем.
Старик не спросил, зачем пришел сюда капитан (спрашивать об этом гостя не полагалось!), но он явно ждал объяснений… Однако Самсонов не спешил.
Кряхтя, уселся он на расстеленные шкуры. Скрестил ноги. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Потом выгреб из кармана горсть трубочного душистого табаку. И протянул хозяину:
– Угощайся!
– Ай, спасибо, – сказал Нюргун. – Хороший у тебя табачок. Сладкий. Медом пахнет. – И он деликатно взял с ладони Самсонова щепотку.
– А ты что же, Степан? – позвал капитан, вглядываясь в сумрак. – Ползи сюда! Подымим вместе!
И тогда в полосу света из-за печки выдвинулся человек с темным лицом, изрытым оспой и испещренным жесткими морщинами. Это был известный браконьер по кличке Рябой.
В последний раз Самсонов виделся с ним два месяца назад – в связи с находкой пропавшего самолета. Свидание их было весьма необычным; этого браконьера, нарушителя закона, капитан впервые в тот раз не штрафовал, не наказывал, а наоборот – награждал денежной премией…
И сейчас, угощая его табачком, капитан проговорил с добродушной улыбочкой:
– Я думал, ты уже на Вилюй подался – пить, веселиться… Ты же стал знаменитостью! А ты опять здесь… Или может, – решил вступить в колхоз?
– Нет, начальник, – набивая дареным табаком трубку, ответил Рябой. – Колхоз – не для меня. Я ж не пастух, я охотник.
«Хищник ты, браконьер, – подумал Самсонов, – вот ты кто!… И интересно было бы узнать: что ты сейчас делаешь в стойбище? И что тебя связывает с шаманом?»
Потом они пили крепкий, густо заваренный, черного цвета чай. Пили неторопливо, отдувались и крякали, утирали взопревшие лбы. И изредка обменивались общими малозначащими фразами о погоде, о здоровье… Говорить за чаем о конкретных делах таежный этикет строжайше запрещал!
Но наконец-то, церемония чаепития окончилась. Рябой ушел. И Самсонов приступил к делу.
– Я интересуюсь древними якутскими обычаями, – придвигаясь к старику, сказал он, – а здесь ты, пожалуй, самый крупный знаток…
– Не знаю, – пробормотал Нюргун. – Спрашивай!
– Ты мне вот что скажи… Священный камень у вас, кажется, называется «Эхекеен», не так ли?
– Так, – наклонил голову Нюргун.
– Это в переводе означает: «камень-дедушка»?
– Да… Но что ты хочешь, начальник?
– Хочу узнать, сколько таких «дедушек» находится в нашем районе?
– Есть немножко…
– Но все же, сколько? Мне вот известно, что один камень стоит неподалеку от села Оленек. Два – в верховьях реки. И где-то еще один имеется… Где-то рядом… Или я, может, ошибаюсь?
– Нет, начальник, не ошибаешься, – проскрипел Нюргун.
Все это время он сидел ссутулившись, опустив низко голову. Но теперь вдруг распрямился. И остро, пристально посмотрел капитану в глаза.
– Еще один Эхекеен стоит на прииске, на скрещении дорог! И я знаю, о чем ты думал…
– О чем же?
– Ты думал: Нюргун не скажет… А раз не скажет, значит он хитрит. Значит, он там камлает. Но Нюргун давно уже не камлает. Ему скрывать нечего. Он честно работает в колхозе…
– Ну, ладно, ладно, успокойся, – сказал, несколько смутясь, капитан. – Ничего я такого не думал. Просто поинтересовался.
– А зачем поинтересовался-то? – строго спросил старик. – Почему расспрашиваешь? Потому что там, на перекрестке, недавно убили коменданта. Я об этом слышал. Мы все слышали… Кто-то убил – а ты виновных здесь ищешь. Ай, нехорошо, начальник! Здесь ты ничего не найдешь.
Вскоре капитан покинул тордох. Беседа не получилась – и терять дальше время было бессмысленно.
«Действительно – шаман, лесной колдун, – подумал, выйдя на улицу, Самсонов. – Все насквозь видит… И ведь он, пожалуй, прав! Здесь я вряд ли что-нибудь найду».
Сомнения такого рода одолевали Самсонова не впервые; ему с самого начала как-то не очень верилось в то, что коменданта прикончили якуты… Но все же версия «шаман» существовала – и требовала тщательной проверки. Капитан знал основное правило криминалистики: пустяков при расследовании не бывает! Любая мелочь, любое нелепое предположение может привести к неожиданной разгадке… А данная версия отнюдь не выглядела нелепой! Наоборот, в ней была своя определенная логика.
По улице стойбища текла и клубилась мгла, перемешанная с туманом. День давно кончился, и с заходом солнца сильно похолодало. Самсонов, поеживаясь, поднял воротник шинели. Потоптался на месте, решая: куда пойти? Может, пора уж – домой?… И направился к крайней избушке, где помещалась колхозная канцелярия и где жил сам председатель – Аким Тугунаев.
– Нюргун старик умный, толковый, – сказал Аким, – конечно, шаман… Но это,
