куском теста, замешенного на крови. Саак, до этой минуты вздрагивавший и дергавшийся, внезапно, как бы приняв какое-то решение, окаменел и перестал защищаться. Выпятив грудь, он с какой-то непонятной, безумной решимостью приподнял лицо и шагнул к палачу. Как только тот поднимал руку для удара, Саак придвигался к нему ближе. Схватив избиваемого левой рукой за плечо, палач старался правой удержать его, заставить отступить, но с необоримой душевной силой подвижника Саак наступал на палача, для которого самое ужасное было в том, что эта сила была не телесной…
Палач смутился и перестал бить. Его охватило странное оцепенение, какое-то смятение. Саак повернул свое залитое кровью лицо в сторону Депшапуха и медленно зашагал к нему, не отводя от него своего единственного глаза. Это было уже не человеческое лицо, а застывшая уродливая маска, которая как бы плыла в воздухе. Палач пятился, а Саак шел, направляясь к лестнице; дойдя до нее, он стал медленно подниматься по ступенькам. Он точно искал кого-то, вытянув руки, спотыкаясь. Чего он хотел? Убить, уничтожить кого-то, схватить окровавленными руками? Никто не мог сдвинуться с места, все были точно прикованы. Особенно пугало, что он двигался в полном безмолвии.
Могпэт, который смотрел на него, раскрыв рот, как на видение из потустороннего мира, внезапно вскочил, крича:
– Держите его! Это Ариман…
Ужас охватил всех. Деншапух, который раньше склонен был рассматривать это необычное происшествие как нечто забавное, вздрогнул. Злорадная усмешка застыла на его тонких губах, сердце у него сжалось. С безграничным страхом глядя на ищущие его окровавленные пальцы, он привстал. Простой крестьянин, ничем не выделявшийся в толпе, теперь казался ему грозным призраком из загробного мира…
Нужно было его остановить, а воины мялись, не осмеливаясь подойти к этой истерзанной жертве.
– Держите его! – вопил могпэт. – Проклятие Ариману!
Воины встрепенулись и накинулись на подвижника. Но Саак отбрасывал их, – невиданная сила проснулась в нем, и он упорно сопротивлялся воинам.
Палач, кривя рот и кусая губы, бросился на помощь воинам. Общими силами они пытались оттеснить Саака. Но тот, подняв вверх свое залитое кровью лицо, не давал сдвинуть себя с места. Чем-то грозным веяло от него. Казалось, этот человек будет являться в ночных кошмарах и наводить ужас. Необходимо было уничтожить его, стереть с лица земли. Вот он глядит на всех, не останавливая взора ни на ком, и каждому чудится, что именно его ищет этот ужасный взгляд.
Он отходит, но не потому, что поддается чужой силе, а по собственной воле, преисполненный еще большей ненависти, еще большей жажды мести.
– Скорей уберите его!.. – с тревогой простонал могпэт. Подвижника оттеснили назад в толпу.
– Нет, уведите совсем! Прогоните! – вопил могпэт. – Прогоните злого духа из этого дома!
Вехмихр дрожал всем телом.
Саака довели до ворот и вытолкнули вон…
Как будто страшная тяжесть свалилась у присутствующих с души, как будто миновала большая опасность – все вздохнули с облегчением, хотя тяжелое молчание не нарушалось.
Чтобы как-нибудь развеять общее подавленное состояние, палач набросился на других заключенных. Это было местью за страх, внушенный Сааком. Этой мести жаждали все. Палач как бы выполнял всеобщее желание. Он продолжал избиение, чтобы убить страх.
Деншапух силился вернуть себе душевное равновесие, могпэт бормотал себе под нос заклинания. Один лишь Вехмихр, пряча блестевшие злорадством глаза, с хитрой улыбкой внимал стонам избиваемых: он был уверен, что как бы долго ни продолжалось избиение, оно ни к чему не приведет.
К Деншапуху вновь вернулась наглость; со злобной улыбкой он склонился к могпэту:
– Терпение… Еще немного терпения – и их упрямство будет сломлено!..
Но могпэт не разделял этой уверенности. Он со злобой и завистью глядел на стойко переносивших пытку крестьян: он начинал подозревать, что в этих истерзанных телах живет какой-то могучий дух, который не может быть сломлен, и это вызывало отчаяние у палачей.
А Деншапуха одним своим видом приводила в отчаяние неподвижная туша Вехмихра: Деншапух угадывал, какое скрытое злорадство вызывала у Вехмихра неудача противника и соперника. Он понимал, как радует Вехмихра сопротивление армян, и поклялся самому себе сломить их упорство любой ценой.
– Довольно, государь! – многозначительно и насмешливо сказал ему, наконец, Вехмихр. – Эти людиНалогов не заплатят!
– Заплатят! – кусая губы, с едва сдерживаемым бешенством пробормотал Деншапух.
«Как бы не так!» – мысленно посмеялся над ним Вехмихр.
Между противниками началось какое-то дикое состязание. Деншапух, прикрыв глаза, делал вид, что дремлет. Такое же безразличие проявлял и Вехмихр. Оба, казалось, дремали, лишь изредка полуоткрывая глаза и выжидательно оглядываясь.
Кровь лилась ручьем. Избиваемые валялись на земле, пропитавшейся их кровью, некоторые уже потеряли сознание; один испустил дух и лежал, прижавшись к земле окровавленными губами.
Деишапух освободился от ужаса, который охватил его ранее. Стоны избиваемых вернули ему самообладание: это было нечто простое и понятное, далекое от сверхъестественного сопротивления Саака…
Деншапух поднял руку. Палачи прекратили истязание.
– Hу как, согласны вы подчиниться? – обратился Деншапух к крестьянам и монахам.
Лишь стоны и рыдания были ему ответом.
– Значит, не подчиняетесь? – угрожающе повторил он свой вопрос.
Никто не ответил. Деншапух вскочил и крикнул, задыхаясь от ярости:
– Всех в темницу!.. Бить без пощады! – И, отвернувшись, направился к двери. Улыбаясь себе в бороду, встал и Вехмихр. Могпэт со злобой и испугом оглядел изуродованных, потерявших человеческий облик крестьян и монахов и, кривя лицо, последовал за Деншапухом и Вехмихром.
– Проклятое непокорное племя!.. – воскликнул Деншапух, стискивая зубы, и со злобой пробормотал: – Разори их, но обрати в персов!
– Прикажи их всех повесить! – с тонкой усмешкой посоветовал Вехмихр.
– Ты многих перевешал, а чего добился? – с ненавистью огрызнулся Деншапух.
– Потому-то я и советую ждать прихода войск! – вновь уколол его Вехмихр.
– Дело не в войсках, государь азарапет! – с насмешкой произнося его титул, ответил Деншапух. – Дело в другом, в другом!
Он со злобой подчеркнул это слово, и сам над ним задумался. Там, позади истязуемых, стояла людская масса, целый народ поднимался во весь рост! Деншапух подумал об этом – и умолк, нахмурясь.
Вехмихр почувствовал, что настает его час. Чтоб все могли воочию убедиться в неспособности Деишапуха управлять страной, он вызвал к себе начальника персидского войска и громко, торжественно приказала – Пошли отряд в Арудж – занять крепость!
– Слушаю! – покорно отозвался тот.
– Гм!.. – пробормотал, скрипнув зубами, Деншапух. – Погоди ты у меня, свинья и порождение свиньи! В Тизбоне я еще велю вспороть тебе брюхо!
Насильственно согнанные по приказу Деншапуха жители в оцепенении внимали воплям истязуемых, ожидая, чем все кончится. Передние ряды раздались перед Сааком, который шел, закрыв лицо руками. Один глаз у него вытек, другой был залит кровью и ничего не видел. Среди мертвого молчания толпы прозвучал хриплый возглас Саака:
– Месть!
Казалось, заговорил убитый, наполняя сердца живых суеверным страхом.
– Месть! – вновь прохрипел Саак. Кровавая пена выступила у него на губах.
Расталкивая толпу, к нему пробивался дрожащий от волнения и ярости старик. Он обнял Саака и повел за собой. Саак шел, тяжело и громко ступая.
– Месть! Месть! – раздались восклицания.
Внезапно сотни рук взмахнули сверкнувшими в воздухе мечами: это персидские воины начали рубить и колоть народ. Раздались вопли, люди разбегались, но персы, преследуя их по пятам, беспощадно убивали
