А Нэля ушла к себе и вдруг заплакала, неожиданно. Он обошел ее стороной, будто она шкаф или заразная!
Нэля горчайше плакала.
С этого часа Митя знал, что они с Нэлей вдвоем в квартире и мысль эта, не возбуждая, однако же не уходила в пассив. Спартак уже подыскал им на двоих комнату в центре и только и ждал, когда они вместе поселятся, и Митечка будет писать свои клевейшие песни. Митя должен был буквально сегодня развязаться с Нэлей, поблагодарить ее, ну и... отбыть навсегда. ... Очень хорошо, что папа уехал. Митя содрогнулся, представив ебе папину злобу, - ведь такой и в физиономию может въехать.
Для услаждения горькой пилюли, Митя принес коробку пирожных, которые купил на Столешниковом в фирменном магазине, где всегда дивно пахло ванилью и пышным свежим сладким тестом.
Нэля ушла к себе и придется идти за ней...
Митя вздохнул: как же не любил он вот таких ситуаций!
Даже с человеком, к которому он абсолютно равнодушен! И вообще странность какая-то: за некоторое количество месяцев он уже второй раз бежит из дома, где его приютили, и, так сказать, уходит не с лучшими рекомендациями.
Он постучал Нэле в комнату, она не ответила - не могла же она за пять-десять минут заснуть?.. Наверняка, опять обижается, и Митя, стукнув еще раз, сказал в дверь: Нэля, я принес пирожные, давай выпьем чаю... И ему стало гнусно: ведь за чаем с этими пирожными он скажет ей о том, что уезжает от них. Он конечно понимал, что Нэля расстроится, а папа обрадуется... Но вот так вот, с пирожными и, как говорила бабушка, льдом под сердцем?!. Противно и гадко и он - гадкий... Может быть, тогда,- не сегодня?..
Пока он размышлял, Нэля вышла и уже не в халате, а в домашнем хорошеньком платьице, причесанная и напудренная, - Мите показалось, что глаза у нее покраснели. Стало еще гаже.
А у нее, видно, исправилось настроение, она побежала на кухню ставить чайник, достала варенье и вынула праздничный чайный сервиз.
Пирожные Нэля положила в хрустальную ладью и достала из папиных закромов бутылку марочного вина. Белоснежная хрусткая скатерть на столе, фарфор и хрусталь и даже при минимуме еды каза
лось, что состоится прием высоких гостей.
Нэля церемонно пригласила Митю к столу - она сегодня вечером была не папина дочка, а хозяйка, которая и вести себя должна соответственно.
Митя, слегка оробевший и от приема, и от своих подлых мыслей, прошел к столу и восхитился: последнее время он стал очень ревностно относиться к убранству стола, - хотелось, чтобы за столом всегда было красиво, как приучала его бабушка.
Они принялись пить чай.
Хорошо, что бормотал что-то телевизор, а то молчание стало бы тягостным. Митя любил в принципе поболтать, Нэля - нет. А сейчас ему надо было не болтать, а СООБЩАТЬ. О том, что он съезжает.
А Нэля была счастлива от того, что они с Митей вдвоем...
У нее даже возникла зыбкая мечта: вот они с Митей проводят свои вечера, вот так, и вокруг них их дети, красивые милые ангелочки, а Митя импозантный холеный мужчина, ее муж...
Она гнала эти мечты и полумечты, боясь сглазить свое хрупкое придуманное счастье. Но ведь недаром он пришел сегодня с пирожными из Столешникова, которые Нэля так любила и говорила Мите об этом! И он знал, что папа уехал ( Митя вовсе не знал ни того, ни другого, он всегда полуслушал вечерние застольные речи отца и дочери)...
Наконец, стало просто неловко молчать, а говорить о главном Мите - ох, как не хотелось! И он вдруг с легкостью решил, что сегодня ничего Нэле не скажет, а скажет завтра, в институте, в перерыв между лекциями, наскоро... Или вообще напишет записку и оставит здесь на столе, Нэля завтра уходит в институт раньше него! Отлично! Он тогда сразу сможет забрать чемодан! Он напишет, что ему неловко их стеснять и что он в самое ближайшее время зайдет. А в институте они не так уж часто и видятся!..
У Мити исправилось настроение и он сказал Нэле, что пожалуй бы испробовал фирменное папино вино. Нэля совсем развеселилась, они выпили вина, а Митя значительно высоко поднял рюмку, но ничего значительного не сказал, - нечего было. Но для Нэли это было хорошим знаком, она же знала, что Митя - робкий, и уже это движение рюмки вверх для него многое, конечно же, значило. Она разволновалась, как тогда, дома у его тетки, перед тем, как они поцеловались... Может быть, сегодня тоже?.. Ведь они же совсем одни в квартире...
Митя захмелел и вдруг сказал, что написал песню, которая имеет дикий успех ( Нэля только один раз была на его концерте, - она боялась увидеть его поклонниц и приревновать его...).
- Хочешь сейчас спою? - спросил он Нэлю, ему жаждалось слушателей, успеха, восхищения, пусть даже только одной Нэли...
- Да, - только и смогла произнести Нэля, потому что даже в мечтах этого не видела: Митя поет для нее!
Митя небрежно уселся за фоно, - казенное, которое привезли по приказу папы, чтобы при гостях Нэля смогла сыграть им что-нибудь из своего четырехклассного музобразования, - и заиграл свою коронную песенку, чуть напевая ее, тихо и томительно медленно, со значением, так сказать. Когда он печально произнес последнее слово 'тает...' он обернулся на Нэлю, желая увидеть эффект. И увидел. Он увидел не только восхищение в ее глазах, но и любовь, любовь к нему! - он вмиг огорчился...
И тут же окончательно и твердо решил, что оставит завтра записку и возможно придется перейти в другое учзаведение...
Он встал с вертящегося стула, закрыл пианино и сказал: пора, наверное, спать. Я что-то забурел с винишка.
И Нэля, увидев его как-то сразу поблекшее лицо, вдруг подумала с горечью, что Мите с ней стало скучно( что ему с ней всегда скучно, она и предположить не могла), но сказала тем не менее доброжелательно и как сумела - весело: давай, правда. Мне ведь завтра с утра идти...
Он хотел помочь ей помыть посуду, но она не разрешила, пояснив, что с таким количеством посуды она сама справится.
Митя очень скоро заснул, но так же скоро и проснулся.
Проснулся он в странном дискомфорте: болела голова, пробивала дрожь и накатывал холодный пот, - то ли страха, то ли ожидания чего-то сверхъестественного и жуткого.
Фонарь за окном покачивался и гремел от ветра и это наводило еще дополнительный ужас.
Митя сел на диване и ему показалось, что он один в квартире, которая полнится чем-то непонятным и опасным. Ему так захотелось закричать, позвать: Нэля! и чтобы она, как в детстве мама прибежала к нему, села возле, зажгла весь свет и укачивала его до тех пор, пока он не заснет, головой в ее коленях. Он стал ругать себя психопатом и идиотом, но ничего не помогало - откуда-то пришла эта дрожь и не уходила.
Он понимал, что сам с собой не справится, что ему сейчас необходим человек рядом, тут - Нэля, с которой они сели бы на кухне за стол и пили бы горячий крепкий чай с оставшимися пирожными и он бы что-нибудь Нэле рассказывал, а потом так бы там и заснул, за столом, и отлично проспал до утра... Он прислушался к себе... Дрожь, звон и страх нарастали и он ничего не мог с ними поделать.
Надо идти к Нэле и, хоть это и неловко, но разбудить ее. Сейчас она не виделась ему существом иного пола, она была человеком на необитаемом острове, полном ужасов и детских страхов.
Митя надел папин махровый халат, папины тапки и облегченно, от того, что принял решение, - побрел к нэлиной комнате. Нелю он позвал с порога, приоткрыв дверь, но не входя в комнату. Она тут же проснулась и села в постели. Свет фонаря освещал ее кровать и Митя отчетливо ее видел. Она была в белой рубашке с короткими рукавами и почему-то держала руку у горла ( рубашка была с вырезом и Нэля как-то инстинктивно схватилась за вырез, соединяя его).
- Что ты, Митя? - почему-то шепотом спросила она.
И Митя бросился к ней - в жажде человеческого тепла и бегства от одиночества, которое вдруг на него накатило как болезнь.
Он схватил ее за прохладные плотные руки и прижался лицом к ее щеке... А она, как-то удивленно ахнув, вдруг кругло и мягко упала на спину и Митя оказался лежащим на ее груди, которую вдруг почувствовал под рукой, твердую, кругленькую, с торчащим соском.
