И на него накатило уже другое. Что-то вспыхнуло в нем - он не понял то ли какая-то злость на нее, то ли желание причинить боль, и он сдавил эти грудки, горевшие под его руками.
Нэля опять охнула, но на этот раз протяжно и замерла, а он, ужасаясь себе, рвал на ней полотняную плотную рубашку, которая никак не поддавалась. Тогда он задрал рубашку и прижался к выпуклому нежному нэлиному животу. И вдруг ощутил, что внизу, там,
- у него что-то с болью разрастается, напрягается и мешает лежать. Он опять ужаснулся, но в каком- то безумном порыве (Нэля лежала мертво) стал искать Ее вход и нашел, рукой, и ничего уже не соображая, только горя неутолимым желанием СДЕЛАТЬ ЭТО, рукой же направил свое ужасно огромное ЭТО ТУДА, к ней. ЭТО вошло почти сразу, задержавшись на секунду перед какой-то преградой и вместе с нэлиным болезненным вскриком вошло дальше, а он в поту хотел, чтобы дальше и дальше и делал так, а Нэля уже плакала и шептала: больно, Митя, больно...
От этого шепота он зверел и стал вдруг двигаться туда и сюда и это доставило ему что-то необыкновенное, какое-то немое чувство восторга, которое перекрывало все, что он знал или о чем мечтал по ночам. Так он двигался и двигался все быстрее, уже сам плача и крича, как и Нэля, и вдруг... Как вспышка сверхсвета: его скрутило, что-то промчалось в нем со сладкой болью и он перестал ощущать себя. Он умер. И был счастлив. Он был на небе среди ангелов и облаков, и теплые струи несли его дальше, дальше, дальше... очнулся он от того, что Нэля со слезами и вздохами выползла из-под него.
Он не мог поднять голову и только прошелестел губами: не уходи...
И она, перестав вдруг плакать, тоже прошептала: я никуда от тебя никогда не уйду.
Музыкой неземного царства прозвучали ее слова.
Нэля снова зашептала: Митя, я пойду помоюсь, столько крови...
- Крови?! - Вскрикнул он и наконец, пришел в себя.
Он посмотрел на постель, - Нэля зажгла ночник,- вся простыня была в крови и он похолодел от ужаса: что он с ней сделал? Какой ужас! Надо же срочно врача, а как? Ибо ни мама, ни бабушка, ни
бойкие товарищи никогда не касались первого соития двух невинных. Никто не сказал ему, что девушка, становясь женщиной, проливает кровь. Все как-то думали, что это общеизвестно, но Митя не знал.
Он посмотрел на Нэлю: тебе нельзя идти в ванну! Лежи! Я вызову врача. Я виноват. Прости. Я не знал, что я такой... Он смутился и потянулся к телефону, решив ответить за все, - не трус же он, в самом-то деле. Но Нэля сначала с удивлением смотревшая на него, вдруг тихо рассмеялась и сказала, как маленькому: Митечка, не надо врача. Так полагается. Просто ты сделал меня женщиной. Надо, чтобы кровь...
Митя теперь понял, и побагровел, - какой же он придурок! Что-то вспомнилось ему, что-то он кажется слышал и читал, но когда вот так, с тобой... Это ужасно.
Нэля была тактичной девочкой, она мягко коснулась его встрепанных волос и сказала: так я пойду в ванну? Хочешь, пойдем вместе? Ведь ты тоже запачкался?
Она сказала это очень просто и спокойно, а он опустил глаза вниз и увидел, что съежившийся ( а какой он ужасный был!) его членик весь в крови. Это снова привело его в состояние дурноты. Нэля тихо выскользнула из постели, ойкнув, видимо от боли и зажимая ноги, пошла в ванную, оставляя на ковре капли. Принесла оттуда мокрое полотенце. Митя стеснялся вытираться при ней и она отвернулась.
Когда он вытерся, то вдруг увидел, что прямо на глазах растет и растет его древо детонасаждения. Он смутился страшно. И этого он не знал. Он думал, что ЭТО случается один раз, - а что потом?.. А кто же знает! То есть знают мужчины, а он пока - начинающий... И чтобы Нэля не заметила этого бесчинства, Митя набросил на себя простыню. Но зоркие нэлины глазки все увидели и кажется она нисколько не была смущена, а даже обрадована. Она откинула простыню, от чего Митя задрожал - и от безумного желания снова войти в нее и почувствовать это необычайное ни с чем не сравнимое наслаждение и от смущения, - ему казалось, что просто неприлично показывать это покачивающееся огромное сооружение из плоти, похожее на древесный ствол.
Нэля нежно прошептала: Митя, не стесняйся, ты такой прекрасный мальчик! Я так тебя люблю! Пусть будет больно, я хочу... - она повернулась на спину и сказала: иди.
И это коротенькое слово сорвало с него весь минимум культуры и воспитания. Он схватил ее за груди, раздирал ей ноги, он не вошел в нее он врезался так, что она закричала протяжно и со слезами, - не так! больно! ты - сумасшедший! Он и впрямь стал сумасшедшим: ничего не зная о сексе, он во второй свой заход роделывал с ней то, о чем и не догадывался,- он садился на нее,
не разрешил тушить лампу, всю ее измял и истерзал... Так они ровели всю ночь до утра и только уже в поздний рассвет заснули, забыв об институте, обо всем и обо всех. очью им казалось, что они превратились в сверхчеловеков и никогда, ни в какие времена, ни у кого, - не было такого.
Когда днем они проснулись, Митя, приподнявшись на локте и чувствуя снова это необыкновенное чувство желания, сказал Нэле: ты - моя жена.
И Нэля вздрогнула и заплакала от нового своего сладчайшего имени. Но Митя, уже снова обнимая свою жену и желая одного, - войти в нее и ощутить, вдруг испугался: а что если теперь он только и будет что - хотеть и хотеть Этого? И больше ничего, в жизни? Но... Но тут же забыл об этом, вжимаясь лицом в нэлин мягкий и вместе с тем пружинистый живот.
Этот день они провели в постели, то резвились как невинные котята, то кидались в страсть и забвение. Но к вечеру Митя вдруг сурово поднялся, надел папин халат и удалился. Нэля ничего не поняла, но почему-то быстро оделась, причем в свое самое красивое платье - шелковое, трикотажное, до колен, с меленькими разными по цвету цветочками на темносинем поле. Она знала, что платье - очень 'идучее'.
Подкрасилась, хотя раньше этого не делала, а вот сегодня захотелось, и пока Митя где-то пропадал, с забившимся в горле сердцем подумала, что безумно любит Митю и что он - необыкновенный.
Митя вошел официальный и строгий. В костюме, белой рубашке и галстуке. Причесан, побрит и только очень бледен.
Он вошел в комнату, остановился посередине и официально предложил Нэле руку и сердце. Это всегда во всех рассказах бабушки звучало: 'он сделал ей предложение руки и сердца'.
Нэля стояла у постели как неживая, только краска бросилась в лицо и она так же, как и Митя, холодно и официально ответила: я согласна.
Потом они посмотрели друг на друга и бросились в объятия. Нэля шептала: я сейчас испеку пирог, ты подождешь?
И Митя, который почувствовал вдруг невероятный голод, счастливо засмеялся: только скорее! А то я умру с голоду!
Они сидели за накрытым столом и все было другое, нежели вчера.
Митя вспомнил, что сегодня он собирался написать Нэле запису о том, что он навеки исчезает из ее жизни, а тут... А тут оказалось, что она - его жена и оказалось, что он ее любит, потому что его все время сосет желание потрогать ее, поцеловать, лечь с ней.
Наконец, трапеза закончилась ( было и шампанское, и вино, и разные закуски, которые папа всегда держал в своем личном холодильнике, не потому что жмотился для них, а потому что считал, - детям совсем не обязательно выпивать и закусывать разносолами, им хватало и так разнообразной еды) и Нэля, унеся посуду, сказала, что идет спать.
Митю она не позвала и он стал мучиться: почему она не позвала его? Он не понравился ей? Но тогда почему она согласилась выйти за него замуж? А может быть надо вторую ночь спать отдельно? Нельзя же все время так... Тем не менее он испытывал муки желания и на знал, хорошо ли это? А может он сексуальный маньяк и только сейчас это проявилось? Он вдруг вспомнил далекую теперь Елену Николаевну и понял, что произошло с ними в такси тогда: они отдались друг другу, но не телами... Он вспомнил свое то ощущение, когда сжимал ее руку и понял, что оно сродни тому, что он испытал вчера... Значит... Значит, Елена Николаевна принадлежала ему там, в машине...
Только вчера с Нэлей все было резче и естественнее. А тогда его бедный орган вздымался в темноте машины и бился, не находя выхода. Он тогда удивился и несколько испугался. Так вот оно что!.. Но мысли о Елене Николаевне не взволновали его, - у него есть юная прелестная жена Нэля, тело которой так мучительно прекрасно. Как он мог быть к ней равнодушен? Наверное, все же
