Рыцари Христа. Военно-монашеские ордены в средние века, XI-XVI вв.

во владение достоянием Храма. Поэтому в 1320 г. долги ордена у флорентийских банков достигли 585 тысяч флоринов. Ответственность за это возложили на Фулька де Вилларе и отозвали его. Его преемнику Элиону де Вильнёву удалось выверить счета, но не ранее 1335 г.[832]

Оборона Родоса и островов Додеканес, охрана Смирны до 1402 г., а после 1408 г. — Бодрума (содержание которого оценивается в 7 тысяч флоринов в год[833]), отстройка Родоса после осады 1480 г. и землетрясения 1481 г. — все это было бы невозможно только за счет ресурсов острова и владений на Кипре. Госпитальеры извлекали существенные доходы из производства тростникового сахара в Колосси на Кипре и в других своих владениях; responsiones, наложенные на командорство Кипр, в 1330 г. составляли 40 тысяч кипрских безантов[834]. К этому добавлялись суммы, получаемые от братьев с Запада, прибывших служить на Родос (принимали только экипированных братьев, с конями, оружием и кирасами), и имущество братьев, умерших на Родосе[835]. Наконец, для XV в. надо учитывать прибыль от каперства — богатую, но непостоянную.

Responsiones, которые должны были платить приораты Запада, капитул в Монпелье в 1330 г. оценил в сумму 80 тысяч флоринов[836]. Эта сумма распределялась по приоратам и командорствам. Три командорства Тревизо, например, должны были выплачивать 280 флоринов[837], командорство Сос-Осер — 160 флоринов[838]. Это были теоретические суммы, которые депрессивная экономическая конъюнктура конца средневековья редко позволяла собрать. В Курвале, в Нормандии, командор Рауль Поре пишет: «Означенный дом выжжен и разрушен… войнами, каковые шли в стране с года XLVI (1346) и все продолжаются, и мором, каковой был в оной стране в году XLVIII (1348, речь идет о чуме) после сего…» и делает вывод, что «responcion мало возможно или совсем невозможно выплатить в течение 12 лет по причине оных войн и Mopa…»[839] Командор Вильмуазона (в Осерском диоцезе) выражается более прямо: по причине скудости доходов он «не платит, в течение десяти лет, означенную четверть responcion, поелику ему довольно и того, что он должен кормиться и выплачивать подати, каковыми означенный дом обязан не только Госпиталю…»[840] Беглый расчет на основе баланса командорств великого приората Франции за 1373 г. выявляет, что две трети их страдали от дефицита и имели трудности с удовлетворением требований ордена[841].

Хуан Фернандес де Эредиа не платил их еще тогда, когда был шателеном Ампосты (приором Арагона)[842]. Госпитальеры Скандинавии с давних пор ничего не платили, а приор Португалии в 1363 г. имел недоимок на 24 тысячи флоринов[843]. 20 марта 1366 г. магистр Раймунд Беренгер убеждал своего генерального прокурора на Западе дать нагоняй нерадивым плательщикам. Орден уже обратился к папе, который в 1363 г. под угрозой санкций потребовал от ответственных госпитальеров Запада заплатить[844]. Тяжелые времена или (и) недобросовестность людей тому виной, но хотя решением генерального капитула ордена от 18 февраля 1358 г. в каждый приорат Западной Европы был назначен сборщик responsiones, заданной в 1330 г. суммы так никогда и не смогли собрать[845]. Не считая доходов от итальянских приоратов, в 1367–1373 гг. в год в среднем выходила сумма в 22 700 флоринов, а в 1378–1399 гг. — 38 500 флоринов[846]. Таким образом, в период Великой схизмы произошло ощутимое повышение дохода, и это подтверждает, что она внесла лишь поверхностные возмущения в жизнь ордена.

Когда орден собирался предпринять наступательные действия или был вынужден делать непредвиденные расходы, требовались чрезвычайные ресурсы. Тогда взимали дополнительные responsiones, даже вводили подати. Финансирование «переправы» для борьбы с турками в 1373 г. предполагалось обеспечить за счет сбора 80 тысяч флоринов ежегодно в течение трех лет. Этих денег так ни разу и не собрали, и «переправа» выродилась в жалкую экспедицию в Албанию, где Эредиа попал в плен. Чтобы выплатить долги и заплатить за него выкуп, продавали имущество и делали займы[847]. Оставались дары: в 1465 г. герцог Бургундии Филипп Добрый преподнес 10 тысяч золотых экю, чтобы в течение двух лет на месте бывшей церкви Святого Николая возвели башню; герцог, конечно, потребовал, чтобы на валу у подножия башни воздвигли мраморную статую с его гербом и гербами каждого из его государств[848] .

Деньги, собранные сборщиками responsiones в приоратах, доставляли комиссионеры флорентийских банков в Авиньоне или Риме. Было два маршрута: responsiones из приоратов Франции, Аквитании, Прованса и Испании проходили через Авиньон (под контролем генерального сборщика), тогда как доходы от языков Англии, Германии и Италии шли транзитом через Италию[849].

Уменьшались доходы — уменьшалась и численность людей. Целью расследования, предпринятого в 1373 г. Григорием XI, было в том числе и реформирование ордена. Папа желал, чтобы все элементы ордена, годные к военной службе, были отправлены in remotis [в дальние места (лат.)] (на Родос), а в командорствах Запада остались только священники[850]. Он питал слишком беспочвенные иллюзии. Сопоставление результатов расследования 1338 г. в приорате Сен-Жиль и расследования 1373 г. в шести провансальских диоцезах, входивших в тот же приорат, показало, что число братьев уменьшилось на 35 %, а «донатов» — на 87 %[851]. Снижение численности, а также старение и клерикализация — вот какие тенденции выявило расследование 1373 г.[852] Но это не было связано с массовым переселением боеспособных элементов на Восток. В случаях угрозы для Родоса орденское правительство обычно требовало от командорств Запада направить 100 боевых братьев. Это число выглядит ничтожным. И, однако, оно было реалистичным, если учесть, что в великом приорате Франции в 1373 г. на 219 братьев, статус которых известен, был всего один рыцарь и 49 сержантов и что только 10 из этих 50 были моложе 40 лет.

После разграбления Александрии в октябре 1365 г. магистр ордена Раймунд Беренгер, обеспокоенный тем, что Египет готовит ответный удар, обратился с призывом к братьям Запада. Вызываемые боевые братья должны были отправиться морем, одни из Марселя или Эг-Морта, другие из Венеции; первые, вероятно, принадлежали к французским языкам, вторые — к языкам Англии, Германии и Италии. В 1366 г. магистр распорядился также снарядить в Марселе две галеры, на которых должны были отплыть братья[853].

Все боевые братья должны были не менее года проходить службу на Родосе. Филипп де Вуазен, совершавший в 1490 г. паломничество в Святую землю, возвращался через Родос; там он встретил своих друзей — гасконских и беарнских рыцарей. Он упоминает четверых из них, и все были командорами госпитальерских домов Юго-Западной Франции[854]. Поприще госпитальера ордена святого Иоанна, даже магистра этого ордена, чаще всего совершалось на Западе, чередуясь с краткими пребываниями на Родосе. Робер де Жюйи был на Родосе, когда его в 1352 г. назначили командором Кулура; ему разрешили покинуть остров, чтобы вступить во владение своим командорством; потом он занимал несколько командорских постов в Нормандии, Южной Италии и Фландрии (обыкновенно совмещая их); в 1360 г. он вернулся на Родос, чтобы выполнить долг госпитальера. В 1362 или 1363 г., назначенный приором Франции, он поселился в резиденции главы приората — парижском Тампле. Там он узнал о своем избрании магистром ордена. Тогда он отправился на Родос, куда прибыл в январе 1375 г. Умер он 29 июля 1377 г. Текст отмечает, что «он был стар и слаб… и не мог управляться со своим телом»[855]. Однако не столь малое меньшинство братьев основную карьеру делало на Родосе, особенно в XV в.

Филипп Красивый потребовал в 1312 г. реформы ордена Госпиталя; то же требование выдвигали авиньонские папы и пытались его осуществить (для чего и проводились расследования 1338 и 1373 гг.), без особого успеха. Недостатки ордена сохранялись, и мало что изменилось, даже когда он перебрался на Мальту. Но госпитальеры умели пускать пыль в глаза, и когда они совершали какие-то подвиги, их пропаганда со знанием дела их превозносила. Героические осады 1444, 1481 и 1522 гг. немало способствовали росту престижа «рыцарей Религии» и Родоса — «последнего оплота христианства». Когда Номпар де Комон, знатный гасконец, в 1419 г. отправился в Иерусалим — как паломник, но еще и в надежде,