Баюн был зол на МакГонагалл — по-настоящему, праведно зол. Шутка ли, так его разжалобить, а потом удар в спину нанести! Вся авалонская двуличная суть в этом! На допросе он не присутствовал, но знал, что ведьму пытают, и не жалел ее нисколько. Пусть настоящего горя отведает, аспидша.
Светоносцы не такими оказались, какими он себе представлял. На картинках да лубках они выбритые гладко, стриженые под горшок, все голубоглазы и светловолосы — чисто эльфы, даром что уши человеческие. А на самом деле — у всех бороды, как у русичей. Стричь бороду, Алеша пояснил, орденский устав запрещает. Многие и волосья не стригут, под шлемом все равно не видно. И рогов с прочими украшательствами у них на шеломах нет никаких. Рыцари долго смеялись: это как же, к примеру, через лес поедешь с рогами? Все ветки на голову соберешь. Аламаннцем, чтобы в Орден войти, быть необязательно, только искренне верить, дом свой покинуть и отказаться от мирских богатств. Нечисть не жалуют. Еще пить-гулять нельзя, и с девицами развлекаться. Но это, как сказал Алеша, лишь на бумаге исполняется. Полный замок людей с оружием — они же друг друга перережут, если им отдыха не давать.
Сам замок — неприступная крепость. Стены — толстенные. Снаружи в них выщербины да выбоины: туда пушки еретиков били во время той страшной осады, когда Ордену едва-едва конец не пришел.
— Все старшие братья еще раньше полегли, — рассказывал Алеша, — все замки пали. Только Вечная Дева стояла стеной. Две тысячи человек гарнизона, а снаружи тридцать тысяч. У богомерзости — два короля, у нас — один магистр Генрих, который еще вчера комтуром был. По всему выходило, должны были пасть, но выстояли. Генрих в поражение не верил — лучше уж все поляжем, говорил, чем истлеем, побежденные. В хрониках говорят, чудо нас спасло, небеса защитили. Только это чудо волей называется. Меня эта история, когда я ее впервые прочел, к Ордену и потянула. Притчей она кажется, если не знать, что это быль. Тогда я для себя понял: человек все может.
Алеша был рад с родственной душою встретиться, а вот прочие рыцари на Баюна косились. Говорящих зверей они не любили. Им не нравилось всем что отдавало колдовством, пусть даже немного. По поводу того, что есть чары, а что — божественное чудо, споры никогда не утихали. Узнав, что у гостя высокий чин, с ним изъявил желание побеседовать сам магистр, оказавшийся совсем не таким внушительным, как название его должности. Маленький, сухонький. Глаза цепкие и внимательные. Такого вида людям в самый раз ведьм жечь.
— Значит, вы, герр Баюн, спускались в нижние миры... Что ж, неудивительно, что вы несете с собой какую-то тьму.
— Тьму? Я?
— Да. Природу этой тьмы сложно определить, и она очень трудно видима. Однако я хорошо чувствую подобные вещи.
— Вы не знаете, как от нее избавиться?
— Есть тьма и тьма. Одержимость бесами — совсем другое дело. Любой человек есть носитель греха, и лишь он один способен очистить себя, постом и молитвами.
Что-то подсказывало Баюну, что пост и молитвы тут не помогут.
— У меня иногда бывают злые мысли, — сказал он. — И они кажутся не моими.
Магистр кивнул.
— Да, это верные признаки искушения. Я мог бы отпустить вам прегрешения или предложить убежище в нашей святой обители, но вы пока еще ничего не свершили, и вам не угрожают. Вы просто несете это в себе, как зернышко в яблоке. Мой совет остается прежним — молитва и пост.
Это все из-за Волха, подумал рысь, и вспомнил о своей идее просветлить его.
— А демоны? — спросил он. — Алеша мне сказал, что вы со Скименом можете говорить. То есть это дозволенная тьма?
— Могу, — ответил магистр. — Демоны не добры и не злы. В их душах, как и у нас, людей, тьма переплетается со светом. Другое дело, что душа человека изначально светлая, а демона изначально темная. Их трудно направить на путь искупления, так как они не знают, что есть мораль. В этом заключается великий парадокс их перевоспитания. Ведь при желании светлые покровители народов могли бы просто изничтожить эту тьму в сердцах своих детей. Но, обретя мораль, демон перестает быть демоном, перестает быть духом государства, а значит, больше не может исполнять свою роль. Есть притча о человеке, который захотел разводить лис ради их меха, как овец разводят ради шерсти. Он приручил лису, но та была дикой и злой, пыталась бежать, нападала на хозяина. Человек не сдавался. Он воспитывал ее лисят, а потом и их лисят, пока наконец очередное поколение не выросло послушным и ласковым. Но роскошного меха, ради которого он старался, у этого поколения не было. Их шерсть укоротилась и потускнела, хвосты истончились и свернулись колечком. Лиса превратилась в собаку. Все, чего тот человек добился — он понял, откуда взялись собаки...
— Он мог бы остановиться где-нибудь посередине, — возразил Баюн. — Где лиса бы еще не потеряла мех, но уже и не часто кусалась.
— Именно так поступил Светлый Конунг, и стараются сделать его братья. Удержать свет и тьму в душах демонов на определенной черте. Когда-то считалось, что создание демона — временная мера, пока люди не научатся жить в братстве. Но прошли тысячелетия, а человечество до сих пор полно ненависти друг к другу. Мечта о братстве становится утопией. Быть может, ее осуществят те, кто населит мир после людей.
— А что стало с теми лисами? — спросил Баюн.
Магистр заморгал.
— С какими?
— Ну, которые не оправдали надежд. Куда их дел хозяин?
— Я понятия не имею. Это же притча.
— Хочется верить, что раздал, а не утопил, — сказал рысь.
Допрос МакГонагалл немного дал — для Баюна. Она вправду не знала, почему он понадобился Авалону. Да и Авалону ли, неизвестно. Ведь у этого королевства лучшая тайная служба из всех, что Вию подвластны. Могло и Заморье нанять. Зато рыцари выведали столько, что за ведьмой не успевали записывать. Под конец она начала уже сочинять, потому что обезумела в агонии. Магистр, не удосуживаясь тем, чтобы слать гонца к королю Фридриху, ее показания зачитывал сразу Скимену. Хоть и заявлял он о своем благочестии, а тщеславия не избег.
— Грррррауаррррррр!! — Рык разъяренного демона чуть не оглушил аламаннца. Тело магистра сидело в особой келье, положив руки на колени и устремив невидящий взгляд в никуда, а разум пребывал в подземном мире. Он скорее чувствовал присутствие Скимена, чем видел его, и это было благом. Особенно сейчас.
— Это еще не все, — смиренно продолжил магистр. — В Тридевятом царстве...
— Проблемы Тридевятого меня мало волнуют! Достаточно мы были для разжиревших королевств дойной коровой! Отсылай все это Гвиневре, посмотрим, что ответит старая карга!
Старая карга тем временем была не в духе. Слишком уж плохи у королевств пошли дела. Люди снова стали роптать на непомерные поборы, и отвлечь их становилось все труднее. Раньше найдешь каких-нибудь заговорщиков против короны, казнишь их — народу такого зрелища хватает. А сейчас этого уже мало. Приходится выдумывать. Воевали с Дракулой — не то чтобы особо воевали, а все же развлечение. Про интрижки дворцовые нарочито сплетничали в открытую, погубив тем самым репутацию многих придворных. Справили свадьбу авалонского принца, вынесли после нее объедки и расставили на улицах — пусть простой люд видит, насколько к нему щедры. За те объедки, правда, драка случилась, кое-кого и убили, но не суть. Снизить-то поборы никак не получится. Королевства — это толпа людей, которые друг друга держат за горло. Он ведь каждое должник другого, и все в конечном итоге должны Заморью. Собственную разгульную жизнь правители, конечно, ни за что не согласятся умерить. Так что изволь, народ, поднапрячься. Дома призрения всякие да приюты начали закрывать — нечего тратиться на дармоедов. Торговцы цены задирают день ото дня.
В Авалоне сразу бедняки взбунтовались: и так жизнь не сахар, а тут вообще есть нечего стало. Пришлось их стражей утихомиривать. Много полегло. Кочергой да топором против арбалетов не очень-то повоюешь. Расправа над Дракулой, думалось, казну пополнит, но заморцы там уселись, как собака на сене: сами не едят и другим не дают. Потом еще и потеряли его.
И вот в такой обстановке с самого верха идет приказ: проникнуть в Тридевятое царство, пощупать,
