рассчитывая, что Терри сглупит в какой-то момент, глядя на Терри, пьяного и не слишком хорошо соображающего, со стаканом в руке…
Затем позади него возник Карл, похожий на гигантский тотем с острова Пасхи, будто стоял там всегда, безмолвный и устрашающий, какой-то нездешний.
Терри побелел, краска отхлынула от лица, словно ярость его присыпало пеплом страха. Он не обернулся, но осторожно отступил, поставил стакан, схватил куртку и начал пробираться к выходу. Я почувствовала, как спадает напряжение, и в этот момент заметила, что Джас держит меня за рукав.
Она напряглась, другой рукой вцепившись в пальто и сумочку. От нее пахло «отверткой», сигаретами и слегка жасмином, ее тезкой, ночным цветком островов, сладким, чуть тронутым тлением.
Ее голос был едва слышен:
– Он ничё такого не хотел, просто немного пьян, понимаешь, это все ерунда, милая. Но спасибо, спасибо, ты такая добрая, ты хорошая…
Робкая, словно тень колибри, улыбка озарила ее лицо.
Мне нужно было освободиться от ярости, разочарования и жалости. Джас я всегда жалела, но в тот вечер впервые почувствовала ее силу – внутреннюю, животную силу и поняла, что это значит. «Мужество слабости», как однажды сказала Эдит Уортон,[29] любимая папина писательница. Он читал мне рассказ, в котором была эта фраза, и сам с собой размышлял над словами, точно меня с ним не было. Затем встряхнулся и с улыбкой сказал мне:
Говорил ли он тогда о себе? Может быть, папа и Джас сделаны из одного теста? Нет, папа был не такой, как Джас, – правда ведь? Напряжение неподатливым железом сковало мне шею и плечи, голова заболела от давления.
Всю ночь я ворочалась в холодной постели и думала о том, что сделала. Ужасно глупо было огрызаться на Терри, хоть он и идиот. Господи, вся моя кропотливая работа насмарку из-за одного приступа ярости и раздражения. Почему я не могу контролировать свой чертов темперамент? Я сдерживала его месяцами до этого, а потом – бам! И он взорвался, точно воздушный шар, наполненный огнем, вышел из-под контроля, когда я этого не ожидала. Насмехаться над парнем на публике, втянуть своего парня и его собратьев в ссору без веской причины, просто из-за своей несдержанности и недостатка самодисциплины – смертельные грехи. Смогу ли я это загладить? Как это отразится на карьере Микки? Это снова и снова прокручивалось у меня в голове, пока наконец я не встала и не заварила себе чаю.
Почти рассвело. В окно гостиной пробивался тусклый свет. Мама и Джен через час отправятся на работу. Я прокралась к себе наверх; я не могла встречаться с ними, просто не могла. Я была опустошена. Всегда приходится столько всего обдумывать, принимать во внимание столько людей, осторожничать, никого не задевать. Точно ходишь по яичной скорлупе, день за днем, день за днем, без отдыха, без остановки.
Когда я закрыла глаза и снова попыталась заснуть, в голове вдруг возник образ. Картинка из туристического рекламного проспекта: белые пески, синее море, тепло. Затем я увидела себя, босоногую, с распущенными волосами, за ухо заткнут прекрасный цветок, на мне старые, побелевшие от соли джинсы, закатанные до колен и верх от бикини; я бреду по берегу моря и улыбаюсь.
Внезапно я снова проснулась. О, пожалуйста, пожалуйста,
Такова моя жизнь. Я ее выбрала. Я к ней привязана.
Я вздохнула и поглубже зарылась в одеяло, свернувшись калачиком, чтобы согреться. Джас – вот почему я наорала на Терри. Бедная маленькая Джас. Бедный ребенок. Господи, может, мне и погано, но, по крайней мере, я – не
Глава двенадцатая
Микки быстро продвинулся. Отчасти благодаря несомненным способностям механика (а он был настоящим механиком, членом Гильдии механиков, первым в своем классе). Он был великодушным по натуре и с удовольствием помогал другим ремонтировать мотоциклы – огромный черный монстр Карла «Вдовотворец», яблочно-красный «Волкодав» вице-президента Дока, устрашающий, пурпурный, в металлических блестках трайк сержанта Шишки «Сатаника».
Он даже своими руками сделал мою красу и гордость, розовый, как губная помада, скремблер, переделанный из «Барракуды» 250 BSA, с вытянутым топливным баком, широкими предохранительными решетками, крошечным сиденьем и узорчатыми покрышками, защищенными обрезанными крыльями, «Розочку» – мою гордость и радость. «Розочка» стала для меня подлинным воплощением любви Микки. Нет нужды говорить, что я была единственной девушкой в клубе, у которой имелся собственный байк, и хотя я думала, что я дерьмо собачье, остальные так не считали. Я снова стала наглой, шустрой сучкой. Но я этого не понимала, как никогда не понимала общего недовольства тем, что мое самомнение раздувалось донельзя, а я ничего не замечала. Оглядываясь назад, я понимаю, что, если бы не покровительство Карла, я бы оказалась по уши в дерьме. Но он приглядывал за мной, и этого было достаточно.
Тем не менее мы были прекрасной байкерской парой. Несокрушимое спокойствие, солнечная улыбка и талант механика очень скоро позволили Маленькому Будде стать членом банды. Он получил нашивку и во время романтического путешествия в Уитби, глядя на закат возле Аббатства, мы решили пожениться.
Мама была в ярости. Не потому, что ей не нравился Микки, хоть он и был байкером (она понятия не имела о «Свите Дьявола», а я не вдавалась в подробности), а из-за того, что я, как она заявила, пыталась опередить Джен и Эрика. Что бы я ни говорила, она не верила, что я выхожу замуж не с целью досадить ей лично. Я чувствовала, как сжимаются мои челюсти, когда мы затевали большую, бессмысленную ссору. Иногда потом я просыпалась посреди ночи с крепко стиснутыми зубами: лицо болело, желваки походили на мешки с грецкими орехами. Мы так долго не могли прийти к согласию, что я уже не знала, как разговаривать с ней спокойно. Все, что я говорила, сворачивалось в одну железную колею, которая неизбежно вела, как дорожки на моих старых синглах, обратно к главному спору в нашей жизни. Я такая же, как мой отец; мой отец был никчемным, ужасным эгоистом. Мама была оскорбленной стороной, а я просто воплощаю проклятие своей крови и пытаюсь разрушить ее жизнь, но она мне этого не позволит, о нет! Она эту ошибку не повторит.
Я же всего лишь хотела, чтобы она меня любила. Показала мне, что любит меня так же, как Джен, но я не знала, как просить ее об этом, не знала, как до нее достучаться. Безвыходное положение, бесконечная война. Теперь я думаю, насколько мы были похожи в своем упрямстве, но тогда я чувствовала себя памятником алогичной отверженности.
Джен тоже сердилась, но не слишком; она понимала, что, если сердиться, ничего не добьешься, и к тому же появятся морщины. Она лишь вздохнула и поцеловала меня в щеку, сказав «поздравляю» таким тоном, словно выражала соболезнования, затем посмотрела на Микки и снова вздохнула еще тяжелее. Она не одобряла длинные волосы у мужчин, считала, что это слишком женственно, даже если у парня рост шесть футов с гаком и мускулы, как у Маленького Будды. Нуда, ее Эрик с бледным рыбьим лицом, фигурой, напоминающей винную бутылку, и черной набриолинненной куафюрой уж точно был шикарнее; впрочем, может, он был тигром в койке. Джен считала, что он настоящий джентльмен, с прекрасными манерами, потому что он слегка оттопыривал мизинец, держа чашку с чаем, и еле слышно говорил «благодарю», когда ему предлагали печенье. Я знала, что он любит красить ей ногти на ногах, но, полагаю, бывают пристрастия и постраннее, верно?
Лиз просто закурила очередную сигарету, поджала губы и чопорно подняла нарисованные брови почти до самых крашеных волос. Я знала, что она высказала маме предположение, будто у меня задержка. Но я не попалась на ее приманку; она все больше походила на Джоан Коллинз[31] или Злую Колдунью Запада,[32] выдавая все те же затертые клише, старея и все больше мумифицируясь в замороженном блеске былой славы; ее сила поистрепалась. Я почти
