Самый простой выход — красть искусство менее дорогое и известное, компенсируя качество количеством. Девяносто процентов всех похищенных произведений относится к этой категории. Массовые кражи требуют высокой степени организации. Небольшие банды, набранные из всякого сброда профессионалами-«координаторами», «широким бреднем» прочесывают целые страны. Их жертвами становятся прежде всего церкви и небольшие провинциальные музеи. Немалые ценности здесь часто защищены только ветхой дверью со старым замком, описи предметов или отсутствуют, или составлены так, что по ним ничего нельзя опознать, каталогов нет.
Ворованные вещи поступают на перевалочные пункты, сортируются «специалистами» и потом контрабандой переправляются в один из центров антикварной торговли. Чаще всего — в Лондон или Женеву. Здесь антиквары редко задают вопросы о том, откуда ходовой товар стоимостью в две-три тысячи долларов. А для более щепетильных существует так называемый «итальянский метод», разработанный неофашистскими группировками с Апеннинского полуострова. На деньги от торговли наркотиками они покупают несколько «чистых» картин, добавляют к ним краденые и продают такие «смешанные партии».
В начале 1980-х годов, будучи еще студентом-искусствоведом, я работал в одной из групп Министерства культуры РСФСР, которая занималась инвентаризацией церквей. К сожалению, учитывали мы в основном остатки. Почти все храмы по нескольку раз подвергались ограблению, и никто даже толком не знал, что именно украли — не было ни фотографий, ни толковых списков. Размах грабежа был так велик, что даже воровской жаргон пополнился новыми профессиональными терминами. На фене иконы назывались «дровами», Богоматерь — «мамкой», а иконы московской школы — «москвичками». Правительство спохватилось и запустило программу учета художественных ценностей. В среде воров и искусствоведов ее, не сговариваясь, прозвали алиевской, так как за нее отвечал член Политбюро Гейдар Алиев. Но было поздно — не шедевры, но вполне добротные русские иконы XVII—XVIII веков заполнили антикварные магазины Запада.
«Железный занавес» только упрощал задачу воров. Даже если было известно, что украдено, советские власти не сообщали об этом в Интерпол и вообще на Запад, чтобы «не потерять лицо». Да и речь ведь шла не о музейных шедеврах, а всего лишь о «предметах культа»! Но развал системы социализма ситуацию тоже не улучшил. Неразбериха — рай для грабителей. Восточная и Центральная Европа в 90-е годы стали для них Клондайком.
Например, 6 500 богатейших церквей и монастырей Чехии подверглись настоящему террору. Бандиты не останавливались ни перед чем, чтобы завладеть барочными статуями, картинами или драгоценной утварью. Три священника были убиты, многие серьезно ранены. Чешская республика потеряла больше десяти процентов своего национального наследия. В банке данных пражской полиции до сих пор числятся 10 000 похищенных произведений.
Еще хуже дело обстояло в охваченной войной Югославии. Только в Хорватии были разграблены 250 церквей. Из музеев исчезло около 200 000 экспонатов, при этом погибла и большая часть учетной документации. Одно из самых значительных собраний в стране, Государственный музей в Вуковаре, лишился 35 000 произведений. Вообще война немедленно используется индустрией «художественного грабежа». Последний пример — Ирак. Как известно, первое поражение американцам там нанесли не сторонники Саддама Хусейна и не исламские фундаменталисты, а банды музейных воров. Разграбленные музеи Багдада и Вавилона стали первыми свидетельствами того, что США не контролируют ситуацию в стране.
Несчастливое место
Поместье Рассборо-Хаус под Дублином в Ирландии. Его хозяину баронету сэру Альфреду Бейту, одному из владельцев алмазной фирмы «Де Бирс», принадлежит одна из лучших в мире частных коллекций живописи старых мастеров.
Фальшивая биография
