- Брат, ты…
- Я, брат. Я не могу позволить другому отвечать за мои поступки.
Тревога не отступала. Ощущение близкой трагедии нарастало день ото дня.
Нириэль не находила себе места с момента беседы с Ривендором. Один лишь Алангор знал об этой встрече. Другие эльфы терялись в догадках о том, что произошло с их 'солнечным зайчиком', как в шутку прозвали Нириэль стосковавшиеся по живому свету пленники.
Целыми вечерами преследовали они ее, вызнавая, что стряслось, и от этой навязчивой заботы становилось только хуже. Самая популярная версия гласила, что в тот момент, когда все находились в руднике, орки сотворили нечто ужасное. Единственная неувязка состояла в том, что Алангор оставался спокоен и невозмутим, и отрицал какие бы то ни было происшествия еще более резко, чем его возлюбленная.
Нириэль не знала, куда деваться от доброжелателей, не дающих ей покоя. Единственной отдушиной были дневные беседы с Алангором, когда они оставались наедине. А по ночам она просыпалась потому, что ей снилось что-то страшное, но точное содержание снов тотчас же улетучивалось из головы, стоило открыть глаза.
Как мог, художник пытался успокоить любимую. Это давалось нелегко, особенно если учесть, что сам он в дурное предчувствие не верил. Порой Алангору казалось, что все его старания имеют прямо противоположный эффект: вместо того, чтобы забыть о горе и страхе, Нириэль начинала приходить в неистовство. Они даже поссорились и целый вечер не разговаривали, но когда ночью она снова вскочила со сдавленным криком, сердце художника тотчас же оттаяло.
И вот они снова были одни. Даже без охраны за дверью: орки караулили по ночам, когда все пленники были в сборе, днем же явно предпочитали более веселые занятия, твердо уверенные, что слепой художник - а с ним и его верная возлюбленная - из запертой комнаты не денутся никуда.
- Знаешь, что я подумал, - сказал Алангор. - Мои глаза больше не видят. Но руки с каждым днем ощущают все больше тончайших деталей. Я мог бы попробовать себя в скульптуре. Что ты на это скажешь?
- Это замечательно, - Нириэль слабо улыбнулась. Алангор нащупал ее руку и притянул к себе.
- Я все еще могу творить прекрасное! Когда я понял это, то осознал, насколько глуп был, изводя себя, и тебя, и всех этими бесконечными стенаниями!
- Я всегда это знала! - улыбка эльфийки сделалась ярче, но все равно казалась вымученной.
Художник весело сверкнул зубами:
- Знала что? То, что я глуп?
- То, что ты можешь творить прекрасное… Глупый! - рассмеялась Нириэль в ответ.
Некоторое время они шутливо боролись, потом Алангор спросил:
- Интересно, если я попрошу инструменты и материал, урук-хаи позволят мне начать прямо сейчас?
- Не уверена насчет инструментов, - призналась Нириэль. - Вдруг они решат, что ты задумал подкоп или что-то в этом роде?
- Да, я как-то не учел. С тех пор, как я начал снова думать о творчестве, всякие глупые мелочи проходят мимо меня! Так не терпится взяться за резец… Может быть, ты все-таки попробуешь с ними поговорить? Я-то, похоже, везде, где мог, отношения испортил! Может быть, Ривендор, или даже Шенгар… Эй, ты меня слушаешь? Матерь Звезд, что случилось, Нириэль?!
С судорожным вздохом, напоминающим всхлип, эльфийка поднялась и сделала шаг вперед. Алангор не мог видеть ее лица, но за прошедший год он научился чувствовать настроение окружающих на расстоянии.
- Случилось, - тихо повторила она. - Что-то непоправимое. Или скоро случится. О, Светлый Творец, я это чувствую!
- Так что случилось, звезда моя?
- Я не знаю. Просто чувствую.
- Любимая, успокойся, прошу тебя. Если за один год произошло так много плохого, это не значит, что так будет продолжаться вечно! Скоро все наши беды останутся в прошлом.
Нириэль с нежностью посмотрела на Алангора. Одной мысли о том, что он все еще способен найти себя в творчестве, хватило, чтобы разом перевернуть для художника всю картину мира, превращая его из мрачного страдальца, обиженного на весь белый свет, в прежнего, восторженного и наивного взрослого ребенка, восхищенно ожидающего чудес, которые судьба, несомненно, заготовила за следующим поворотом. И, что самое удивительное, он их там, как правило, находил.
- Наверное, ты прав, - со вздохом сказала она.
Холодная, склизкая тварь по имени страх, засевшая где-то в горле, продолжала назойливо теребить ее своими тонкими ледяными лапками, дотягиваясь до сердца, живота, позвоночника, отбирая тепло у рук, ставших неожиданно тяжелыми и неловкими.
'Беда!' - в тон ударам пульса нашептывала тварь вкрадчивым шелестящим голоском.
- Шенгар, хватит глупить. Ты прекрасно знаешь, без тебя мне не обойтись.
- Значит, это глупо, братик? Да ты же без кого угодно обойдешься. Жизнь моя, мне и решать.
- Я знал, что ты упрямый придурок, но не до такого же! Сдохнуть из упрямства - это уже слишком!
- Все мы когда-нибудь сдохнем. Я тебе нужен? Отличный довод, мне нравится. Вот только я не вещь, чтобы мной так распоряжаться. Может быть, Ригги и готов добровольно пожертвовать собой. Я не готов, чтобы он сделал это.
- В героической смерти нет ничего почетного, - вмешался Ришнар. - Красивая сказка для того, чтобы дураки слетались на нее, как бабочки на фонарь. Пусть дураки в ней и участвуют! Умен тот, кто стоит в стороне и управляет этим балаганом. И остается в живых.
- Я когда-то лез в умники? Что-то не припомню.
- Брат, а как же порох? Кто сможет его получить, если тебя не станет? Вонючий дым, зеленое пламя - что будет со всем этим?
Шенгар усмехнулся:
- Если в нем наступит нужда, получит кто-нибудь другой. Тут особой смекалки не нужно, только упертость. Смешал то с этим, потом это с тем. Не получилось - попробовал снова. А упертых у нас полны Пустоши. Прости, братик, я действительно так не могу. Я же не утверждаю, что ХОЧУ сдохнуть! Но, похоже, выдать убийцу - действительно лучший выход. Может быть, я тебе и нужен… Но если кому-то другому прикажут принять смерть за то, что совершил я, то я не буду нужен самому себе.
- А если не п-прикажут? - неожиданно подал голос тот, чьих комментариев и вовсе не ждали.
Дарбак, новый вождь клана Леденящая Смерть, замолк, перепуганный собственной храбростью. Язык сделался деревянным, и отказывался повиноваться своему владельцу. С трудом Дарбаку удалось перебороть волнение и развить мысль дальше:
- Если кто-то со-со-очтет са-са-амопожертвование единственным способом сохранить честь?
- Что ты имеешь в виду? - удивился Шенгар. И тут он вдруг понял, что в составе их небольшой компании произошли изменения. Нет, быть того не может! Наверняка это ходячее 'извините-простите-я виноват' сожрало что-то не то и спешно уползло в кусты, а вовсе не… Собственная речь показалась Шенгару далекой и звучащей откуда-то извне: - Куда делся Ривендор?!
Почти одновременно с этим вопросом донесся до ушей собравшихся звонкий эльфийский голос.
Ривендор стоял на вершине холма и ветер развевал его длинные золотые волосы. Эльфы, дагары, орки - все, кто присутствовал в небольшом временном лагере, разбитом посередине между позициями противников, специально для проведения переговоров, обернулись на этот зов и застыли в ожидании. Происходило что-то необычное, все это понимали.
- Слушайте меня внимательно! - разносились слова золотоволосого эльфа. - Ибо совершенное преступление тяготит душу, и я не в силах его больше скрывать! Урук-хаи уверены, что клан Черное Солнце повинен в гибели принца Белондара, но даже им неизвестна правда. Белондара убил я.
Рвануться к холму Шенгару не дали. С одной стороны его схватил брат, с другой подоспел заикающийся ценитель чести. С каждым из них по одиночке он, возможно, и смог бы справиться, но вдвоем Орог и Дарбак
