Марк достал из пачки последнюю сигарету.
— После очередного сходняка линию партии изменили?
Прикуривая, опер слышал, как невысокий открывал и щелчком закрывал свою «зиппо».
«Нервничают. Пусть нервничают. Сейчас «перегорят» и разговорятся. Если таких быков сразу в «стоило» не поставить, скоро начнут на загривок карабкаться. Стоят и по-своему, по-бычиному, соображают, с чего начать после облома. Надо помочь…»
— Давайте сделаем так. Я вас маленько порасспрашиваю о Салмине, а вы мне маленько поотвечаете. Иначе мы будем стоять здесь до рассвета и упражняться в устной классовой борьбе. У меня есть кое-что. Безусловно, есть. Но я не могу это связать воедино. Очень много лишнего. А еще больше — непонятных совпадений. Егор был женат?
— Был, — тут же ответил один из верзил, тот, что в свитере под пиджаком. — Развестись не развелся, хотя три года уже вместе не жили. А месяца два назад девчонка подвернулась в Риме. Наша, русская, из Смоленска. Так Солома чуть разум не потерял. Цветы, рестораны, гостиницы… Все дела побросал. Еле в чувство его привели. А чё?
— А ничё. Где его прежняя живет?
— Уехала она. Куда-то под Кострому. Егор сразу же, на следующей день, хотел развестись. Решил в суд идти, да паспорт потерял. Новый в паспортном отделе в один день за двести баксов сделал, да в суде ничего не получилось. Без Ритки не разводили ни за какие бабки. Он через костромских пацанов узнавал, где она и что. Выяснилось, что с каким-то пианистом живет. Недели две назад звонил ей, сказал, чтобы прилетала для развода, мол, дорогу оплатит. Она, коза, так и не прилетела. На днях собирался сам, да вот не сошлось…
— Не пианистом, а скрипачом, — поправил второй.
— Какая разница? Лабух он, короче. За кордоном концерты лабает.
— А когда Егор хотел развестись? — спросил Марк.
Суховатый поежился. Несмотря на то что на улице было совсем не холодно, он чувствовал себя совсем неуютно. Желтоватое лицо, мешки под глазами…
«Больной, — прикинул Кравцов. — С легкими что-то…»
Подтверждая диагноз, тот закашлялся, сплюнул на асфальт и прохрипел:
— Недавно. С месяц назад. Как с этой девахой притерся, так и забегал по юридическим консультациям.
— Что за человек из себя его бывшая?
— Сука конченая! — выдохнул один из тяжеловесов. — Веревки, падла, из пацана вила. Все бы ничего, может, и прижились бы, да теща, зараза, покоя им не давала. Дочери все мозги заорала — не твоего, говорила, уровня эти подонки. Подонки — это мы. — Парень ткнул себя пальцем в белую сорочку.
— Я понял. — Кравцов мотнул головой и продолжал слушать.
— Егор уже с Риткой… — Видя, как опер недоуменно сдвинул брови, парень пояснил. — Ритка — бывшая Егора. Так вот, он уже с ней и переезжал, и пацанами тешу пугал, что только ни делал… Прикинь, мужик — авторитетный во всей области, а от старухи бегал, как от чумы. Да, в общем-то, она чумой и была…
— Была?
— Ну, в смысле, теперь-то какая разница. Егора нет.
— Послушай, — обратился Марк к невысокому «братку», — Егор был состоятельный человек?
Все трое замялись.
— У нас откровенный разговор? — вкрадчиво поинтересовался Кравцов.
— Очень состоятельный, — ответил за невысокого один из громил, не удостоив вниманием второй вопрос. — Счета за рубежом, в России. Недвижимость…
— Бывшая жена знала о состоянии?
— Естественно. Все просила Егора кредитные карточки ей открыть, хотелось, видать, как за границей блатовать, без наличных.
— А он?
— А он не дурак. Как в воду пацан смотрел. Все счета и недвижимость оформлены на его имя. Даже мы сейчас ничего снять со счетов не можем.
Марк задумался. Вспомнились слова старшего опера Ценского, которые он сказал восемь лет назад совсем зеленому оперативнику Кравцову: «Марк, в любом совершенном преступлении ищи финансовый след и бабу».
— У меня последний вопрос. Егор в последние дни перед смертью говорил что-нибудь про покупку однокомнатной квартиры?
На лицах троицы застыло недоумение, перемешанное с растерянностью. Невысокий ответил за всех:
— Нет. Это точно.
— А из уже купленных у него была однокомнатная квартира?
— У него их было три в городе. Квартир, в смысле. Но все — четырехкомнатные. На кой ему однокомнатная? С девками барахтаться он мог и в гостинице.
— Понятно…
— Может, теперь ты расскажешь, что знаешь? — осторожно спросил невысокий. — А то у нас какой- то прокурорский разговор получается. В одни ворота…
— Мужики, если честно, то мне пока ничего не известно. То, что вы мне рассказали, очень важно. Фактически я этого еще не понимаю, но чувствую.
— Понятно… — вздохнул владелец тонкого черного свитера. — Я так и знал, пацаны, что он нас «лоханет». Что вы, менты, за люди, а? К вам со всей душой, а вы даже тут «кинуть» норовите!
— Я тоже к вам со всей душой…
— Да, наслышаны, — кашлянул суховатый. — Ты всех любишь и для всех добрый. А еще знаем, скольких ты задушил в своих объятиях…
— Клянусь, — чистосердечно признался Кравцов. — Я понятия не имею, кто убил Салмина. Но узнаю.
— И скажешь? — усомнилась «белая рубашка».
— Скажу, слово офицера, — поклялся Марк, мысленно добавив: «После задержания…»
— Добро. Тридцатка будет твоя.
— А вот это — лишнее. Лучше памятник Егору на погосте поставьте. Типа — «Медный всадник». Или главе администрации отдайте, если возьмет, конечно, чтобы именем Салмина улицу, где он проживал, назвали…
— А чё, идея! — обратился к суховатому «черный свитер». — На сходняке надо перетереть эту тему.
— За памятник не беспокойся, — заявил Марку болезненного вида «браток». -Ладно, бывай. Мы позвоним.
— Телефон запомнить не просто, а очень просто — «ноль-два». Звоните.
— Шутник… — просипел суховатый, и команда направилась к «Лендроверу». Уже подходя к машине, он вполголоса произнес: — Вас, сук, давить и давить нужно. Погань мусорская… А вы что языком, как помелом, метете?!
Первым делом Кравцову захотелось позвонить «личному», как он уже считал, психологу и поделиться наблюдениями. Однако делать этого не стал, посмотрев на часы. Было слишком рано и чересчур поздно одновременно.
Он позвонил, но по другому номеру. Захотелось поболтать с Генкой Дробышем. Не одному же Кравцову не спать!
Крутя на столе ручку, как при игре в «бутылочку», Марк перематывал в голове пленку с записью
