Один раз Кравцов «вау» на самом деле сделал. Дело было зимой.
В очередной приезд Мазутиной, которая черпала информацию о криминальных событиях исключительно из уст Лоскутова, ей попался на глаза парень, который заводил в дежурку пьяного гражданина в наручниках. Махнув оператору, она поспешила в дежурную часть. «Горячий» материал напрашивался сам собой. Распахнув дверь дежурки, она забубнила в микрофон:
— Мы сейчас видим, как сотрудниками милиции был только что задержан на месте совершения преступления житель города. Кто он? Что он совершил? Заказное убийство или жалкую карманную кражу? Сейчас мы узнаем это у сотрудника, производившего опасное задержание… Мы в прямом эфире! Кто вы? Представьтесь, пожалуйста.
Кравцов, только что «произведший опасное задержание» семейного дебошира Маликова, на секунду опешил, но, вспомнив фразу про «прямой эфир», дьявольски блеснул глазами и взял себя в руки.
— Меня все зовут Лобо.
— «Лобо» — это кличка или призвание?
— Клички у собак. «Лобо» — это стиль жизни.
— Скажите, кто этот человек, которого вы, рискуя жизнью, задержали?
— Этот, как вы выразились, человек — жестокий преступник. Я задержал его по приказу заместителя начальника уголовного розыска Лоскутова. Он разрабатывал его на причастность к совершению особо опасных преступлений целый год.
Оператор убрал глаз от резиновой накладки камеры и с сомнением посмотрел на «жестокого преступника». Бедная Лариса, еще не осознавшая весь трагизм своего положения, продолжала напрямую вести передачу.
— Значит, инициатором задержания был ваш начальник Лоскутов?
— Конечно. Такие задержания мы проводим исключительно по приказу заместителя начальника уголовного розыска Лоскутова.
— А что на этот раз совершил этот преступник?
Кравцов открыл было рот, но в этот момент в отдел ввалилась пьяная баба с «фонарями» под обоими глазами и растрепанными волосами. На ней красовалась вязаная кофта — писк моды в период расцвета творчества «Битлз», зеленое пальто и «финские» валенки, модные в год убийства Джона Леннона. Оператор автоматически перевел на нее камеру. Баба прижалась лбом к решетке дежурки и запричитала:
— Маркуша, родимый, отпусти ты моего козла, а? Он больше не будет драться. Ну, пожалуйста…
— Это кто — козел?! — взревел с лавки мужик, распространяя по помещению, словно ударную волну, пары перегара. — Это ты — козел! Курва заплесневелая! Сади меня, Марк Иваныч! Сади! Видеть эту рожу больше не могу!
Оператор мотал камерой из стороны в сторону, а растерявшаяся Лариса Мазутина чувствовала, что после сегодняшнего «горячего» материала ее отправят освещать рубрику «Магазин на кровати».
Лоскутов после этого три месяца не выходил в эфир, а Кравцов шесть раз отдежурил за февраль.
— Итак, бабушка, я вас в восьмой раз спрашиваю — что у вас похищено?
Ширшов, в состоянии дикой депрессии пытался выяснить у потерпевшей старушки величину материального ущерба после кражи. Из-за ее несообразительности он не мог никак закончить протокол заявления и признать ее гражданским истцом по делу.
— А черт-те знает, милок. Утюг, кажись, слямзили…
— Вон он, утюг, на шкафу стоит, — в очередной раз ткнул пальцем Ширшов.
— Юбки плиссированной не вижу…
— Вон она, юбка, на дверце висит.
— Телевизора не наблюдаю…
— Мы уже выяснили, что он у вас «еще в прошлом годе» сломался, и вы его зятю чинить отдали.
— Документы глянуть надо…
— Я их в руках держу, Авдотья Степановна.
— Тогда, милок, ничего и не пропало.
— Зачем же тогда кражу заявляли? Сказали бы просто — замок на двери раскурочили какие-то лиходеи.
— А что я в этом понимаю, внучек? Мне уже семьдесят пять годов на Спаса стукнет.
Ширшов рявкнул:
— Кравцов!
— Не нужно орать. Я хорошо слышу, — спокойно отозвался стоящей за спиной следователя Марк.
Ширшов затравленно оглянулся.
— Я думал, ты еще обход делаешь… Короче, Марк, здесь будет не кража, а умышленное уничтожение имущества.
— Дохлый номер с обходом. Никто ничего не видел и не слышал. Кстати, бабуль, я хотел спросить у вас… Квартира-то приватизирована?
— А как же? В девяносто восьмом приватизировали.
— На кого?
— На меня. На дочку не стала — смерти моей желать будут.
— А кто еще здесь прописан? — продолжал расспрашивать опер.
— Дочка и прописана.
— Тогда смерть ваша здесь ни при чем… А где документы на квартиру?
— В секретере. — И старушка засеменила к потертому шкафу.
— Бабушка, а вы с кем-нибудь подписывали документы, скажем, на ваше содержание? С последующем отчуждением доли имущества?
— Чаво?..
— Ну, вам кто-нибудь продуктами, деньгами помогает?
— А как же? Собес молочко носит. Денежки иногда дают.
— А вы им что за это обещали?
— Квартиру поделить между Зойкой, ну, дочкой, и собесом.
— А документы какие подписывали с собесом?
— А как же? Договор подписывала.
— Понятно. — Кравцов опять почувствовал, что обеими ногами попал в чужую грязь. — А у зятя или дочки ключи есть от вашей квартиры?
— А зачем им ключи? — откровенно удивилась хорошо сохранившаяся и почти не потерявшая разум бабуля. — Я же всегда дома.
— Так что у нас с документами?
Перерыв все альбомы, фронтовые письма мужа и квитанции десятилетней давности, старуха воскликнула:
— А где же они?! Милок, документов-то нету…
— Заполняй протокол заявления. Кража здесь, господин следователь. Самая банальная кража документов с проникновением, — сказал, обращаясь к Ширшову, Марк и вполголоса буркнул: — И поехали к зятю с дочкой… Бабуль, дочка-то где с зятем живут?..
Глава 4
