Отомстив за себя, ты отомстишь и за нас. И самое смешное заключается в том, что я даже не буду упрашивать тебя сделать это, потому что у тебя нет выбора! По стечению обстоятельств наши планы совпадают. Уверен — сделаешь, если, конечно, все, что я о тебе слышал, — правда.
Парень опять помолчал, потерев запястья, поврежденные наручниками.
— Скоро сюда приедут адвокаты. Братва наверняка уже в курсе. Если тебе нужны будут бабки или что еще, чтобы Летунов поменял место работы, запомни телефон. Скажешь, что от Мотыля, там помогут.
— Не утруждай себя. Я тоже с рук не ем.
«Гость» внимательно посмотрел на Артура и равнодушно пожал плечами — «как знаешь»…
— Послушай, — обратился к нему сыщик, — одна вещь мне все-таки осталась непонятной. Почему он меня так уверенно «грузит»? Ведь со мной выгоднее разойтись по-хорошему?
Стриженый сплюнул на пол.
— Да потому, что этот идиот думает, что ты его заменил для нас! А значит, ты в курсе всего! Значит, ты общался с Гусаром! Общался так же тесно, как и он!
— Но зачем меня привязывать к делу?! Так ведь больше опасность, что я его сдам!
— А вот это я и хотел оставить для завершения разговора. Он не может тебя отпустить…
— Почему?
— Потому что с тобой обязательно должен произойти несчастный случай или что-то вроде этого. Я уверен, что Летунов сейчас договаривается в ИВС с их операми, чтобы тебя посадили в общую «хату». Чтобы произошло это случайно, нечаянно. А там — не руоповские камеры-одиночки. Там дадут скотам по две пачки чая и по пачке «Примы», и они тебя, мента, удавят в «хате», как кошку! Удавят не потому, что у них такие воровские понятия — ментов ненавидеть, а за пачку чая!! Есть и такие скоты, есть…
Дверь камеры открылась, и вошел дежурный.
— Все, хватит. После десяти вечера в гостях засиживаться неприлично.
— Да уж, — заметил парень, еще не успев остыть, — вы-то — «эстеты», бля, еще те… Культура так и прет.
— Не хами — больно сделаю, — без злобы предупредил руоповец.
— Хам-хам-хам-хам… — сквозь зубы процедил разбойник. — Не забывай, милиционер, что произошло с Гусаром. Береги себя для дела. Тебя, опера, сейчас, на допросах, «пристегивают» к нам, как надо! Но ты не бойся, мы тебя, естественно, «отметаем». — Парень усмехнулся. — Ты ведь на самом деле «не при делах»…
Подойдя к самому выходу, он по привычке заложил руки за спину и повернулся к Артуру:
— Может, свидимся когда. Как думаешь?.. — и шагнул из камеры.
Свидеться им больше не пришлось.
Утром следующего дня стриженый парень — участник квартирного разбоя — был застрелен старшим оперуполномоченным РУОПа, майором милиции Летуновым во время этапирования из дежурной части РУОПа в изолятор временного содержания ГУВД. В рапорте руоповца значилось: «…пытался совершить побег, в результате чего, имея преступный умысел на завладение табельным оружием одного из конвоиров, напал на него. Применение оружия с нашей стороны явилось крайней мерой при пресечении попытки совершения преступления». Коротко и ясно. Рапорта конвоиров подтверждали этот факт. Однако ни у кого не возник вопрос, как задержанный преступник мог напасть на сотрудника милиции, сидя в задней части «уазика» — так называемом собачнике, разделенном с кабиной металлической перегородкой?
После ухода парня Артуру показалось, что мир перевернулся с ног на голову, забыв об этом поставить в известность некоторых своих представителей. То, что услышал сыщик из уст своего невольного «сообщника», никак не могло обрести покой в его сознании и металось по всем закоулкам мозга в поисках своей «ниши». Если все сказанное было правдой, то мысль о том, что Летунов — дурак, тоже можно смело отбросить в сторону. Это не тот третий вариант, которого если не боялся, то опасался Артур.
«Действительно, — горько усмехнулся сыщик, — это на самом деле Управление по организованной преступности. И Летунов ею управляет как надо…»
Выход был только один. И от понимания его необходимости и неизбежности Веденееву захотелось завыть.
Стрелки всех правильно идущих часов города показывали девятнадцать ноль-ноль, но на улице стояла нестерпимая духота. Она давила, нагнетала усталость, и люди отрешенно подчинялись этому состоянию природы. Скоро начнется дождь. С никому не ведомого места на небе, уже затягивающегося серой, но еще прозрачной пеленой, польется спасительная прохладная влага. Влага, которую так ждут изможденные, парящие дороги города и пахнущие спекшимся мазутом крыши домов.
У парадного входа в Управление по оргпреступности стоял милицейский «уазик» дежурной части ГУВД. Сопровождение, однако, состояло из двух собровцев с «кипарисами» — короткими автоматами. Эти бойцы отдела быстрого реагирования стояли около автомобиля со скучающим «гувэдэшным» водителем за рулем и курили, лениво переговариваясь между собой.
— Кого опять везем? — спросил тот, что был повыше.
— Мента из Зареченского района.
— Вымогательство, что ли? Или взятка?
— Разбой… На территории этого же РУВД.
— Разбой?! Ты что, спятил?! Мент пошел на разбой в своем районе?
— А тебя удивляет только то, что «в своем районе»? Да я сам его «брал»! С Летуновым! Его, этого мента, вместе с тремя архаровцами прямо в «хате» сломали…
— А архаровцы чьи?
— Да черт его знает! Опера говорят — молчат, как глухонемые.
— Так тебе опера наши и рассказали бы правду… Опера на то и опера, чтобы вокруг все поменьше знали.
Невысокий собровец помолчал и с явной досадой огрызнулся:
— Вообще не понимаю наших оперативников!.. Хули с бандитами по-человечьи-то разговаривать?! Сидят, мусолят с ними базары, перетирают что-то, выкруживают… А что выкруживать?! Ловить их надо, этих козлов, почки опускать, а потом допрашивать! Чтобы встречных вопросов у них не возникало. Про адвокатов там, ну и прочую херню…
Второй собровец промолчал. У него было несколько иное мнение на сей счет, но высказывание других мыслей, помимо прозвучавших, не приветствовалось. Сомневающийся в правоте таких мыслей собровец — не собровец. Слюнтяй.
— Вот Летун — молодец! — с восторгом продолжал решительно настроенный спец. — Сегодня утром в этом же «уазике» одного из этой группы везли, так Летунов нутром почуял, что «косоголовый» кинуться хочет. Без базара «шмалянул» через окно. Вот это опер!
— Как это «шмалянул»?.. — не понял его собеседник. — За что?
— А как стреляют?! Ствол выдернул и прямо в башку! Да тот явно кинуться хотел… — Собровец отвернулся и раздавил окурок высоким армейским ботинком. — Потом «мелких хулиганов» из камеры в ГУВД «вытащили» — чтобы машину после осмотра от мозгов отмыли. Один аж обрыгался…
— Подожди, подожди… — проговорил высокий. По его лицу пробежала тень легкого недоумения. — Как это — «кинуться хотел»? Он где в «уазике» сидел?
— Ну, не за рулем же! В «собачнике», естественно. Ладно, хватит выяснять чего не надо — вон, ведут уже…
Их взоры обратились к высокой гранитной лестнице, ведущей к массивным металлическим дверям Управления. По ней спускались двое. Старший оперуполномоченный РУОПа Летунов вел, держа за плечо оперуполномоченного уголовного розыска Веденеева. Руки сыщика были скованы наручниками.
Задержанный являл собой жалкое зрелище: небритое лицо, рассеченная бровь, одежда — мятая, со следами пыли и известки. Было видно, как тяжело дались этому человеку полутора суток изоляции. Казалось, что он полностью подавлен, смят и опустошен. Безвольные, словно под действием наркотика, движения, полное равнодушие к действительности. Но глаза…
Нет, не видел Летунов этого чудовищного блеска в глазах Веденеева! Не смог он разглядеть под маской безразличия мысли сыщика. А если бы разглядел и прочитал, то наверняка остановился бы на
