– С этим я справлюсь.
Оперуполномоченный оценил взглядом статную фигуру следователя и удовлетворенный вышел в коридор.
Потапов не заставил себя ждать. Прихватил он с собой и местного чекиста, отлично знающего азербайджанский язык.
Первый вопрос начальника опергруппы был:
– Что-нибудь неясно?
– Многое, – коротко ответил Маньковский.
– Не понимаю, – протянул удивленно Потапов.
– Все ваши действия при задержании этого человека проведены с нарушениями закона. Надеюсь, мне не нужно перечислять, какими? Вы не первый год в наркомате…
– Но есть приказ наркома.
– Приказ наркома еще не закон.
– Ну, знаешь…
– Думаю, наши пререкания сейчас не к месту. Садитесь, Потапов. Проведем допрос подозреваемого, как того требует закон.
Маньковский достал из своей сумки пачку отпечатанных типографским способом бланков, положил один из них перед собой и обратился к переводчику:
– Объясните этому человеку, что отвечать на все вопросы он должен ясно, точно и, самое главное, правдиво. Желание скрыть какие-либо факты, обмануть следствие наказывается законом. Я жду от него только правды.
И началась привычная для Александра процедура. В присутствии переводчика задержанный почувствовал себя увереннее, страх постепенно покидал его поверженную в смятение душу, на почве родного языка речь обретала стройность. И все же слово порой опережало мысль. Человек сбивался, нередко повторял одно и то же, перескакивал от одного эпизода к другому. Чувствовалось, со всем жаром своего южного темперамента он пытается доказать следователю свою невиновность. Откуда было знать этому крестьянину, что не он должен что-либо доказывать, а, наоборот, ему. Что любые сомнения следователь обязан толковать в его пользу. Зато знал это Маньковский и потому упорно ставил вопросы, которые должны были или подтвердить, или опровергнуть то, что написано в признании. Азербайджанец отрицал все. С таким поведением подозреваемых Александр встречался часто, оно было присуще и уличенным во всем преступникам, и людям, впоследствии оправданным. Само по себе, с точки зрения следствия, оно означало лишь одно: нужны веские доказательства по каждому факту, а значит, нужно и время для кропотливой работы. Все это и высказал Маньковский Потапову. Тот вскипятился:
– Как – нет доказательств? А винтовка, спрятанная в саду, зарытая под алычой? Это что, не доказательство? Сейчас мы ее доставим. Маркарян! – Потапов обратился к переводчику. – Сбегай-ка к Ахмедову, возьми винтовку. Скажи, ту, что мы привезли с первого задержания. Он знает.
Винтовка английского образца была доставлена. Потапов удовлетворенно улыбался, дескать, моя взяла. Следователь взял оружие в руки и показал его задержанному:
– Эту винтовку нашли в вашем саду?
– В моем.
– Так она ваша?
– Нет, первый раз ее увидел…
– Как же вы объясните ее появление в вашем саду?
– Не знаю, начальник.
Маньковский внимательно рассмотрел оружие. Да, на его поверхности, особенно на металлических частях, виднелись крохотные комочки земли. Но… они были вкраплены в свежую смазку. Факт сам по себе мало что говорящий, но Александр вспомнил рассказ шофера Мусы об оружии, вывезенном из арсенала, и теперь он обретал уже иную окраску.
Кроме того, Потапов подтвердил, что при обыске понятых не было. А значит, винтовка не доказательство. В этот момент раздался звонок телефона. Голос уполномоченного звучал строго.
– Что ты там с этим первым задержанным долго возишься? Раскручивай веревочку – время не ждет.
Маньковский вздохнул:
– А мне как раз время и нужно. Нескладно все с этим арестом получилось…
– Это ты о чем? Не понимаю. Давай-ка быстро ко мне!..
Разговор с уполномоченным вышел бурным. Тот буквально был взбешен: так хорошо начатую операцию тормозит какой-то следователь. Доказательства ему требуются, точное соблюдение закона! Какого черта! Маньковский сказал, что дело по крестьянину-азербайджанцу начнет он сам, с нуля. Ему нужно время и помощники. Ну и дурак же! Где этому следователю знать, что все идет по плану, что в свое время Черный парень и его люди развезли и укрыли, где надо, английское оружие, что заранее составлены свидетельские показания на лиц, неугодных товарищу Багирову, что маховик операции раскрутился, остановить машину перемалывания человеческих судеб уже невозможно. А как быть с дураком? Убрать его надо, чтобы не портил обедню. И после согласования с наркомом в тот же день Маньковский был отозван в Баку.
4.
– Э, милейший, считайте, что вы ничего не знаете о нашем го роде, – Ибрагимбеков, хозяин дома, где остановился Сатов, покачал головой. – Три-четыре дня в те недолгие командировки, когда приезжали к нам, разве они могли дать возможность узнать все прелести Шемахи. Кстати, по-нашему, по- азербайджански, город зовется – Шамахы, или, если хотите, Аш-Шамахиты, по-арабски. Да-да, и в арабском мире слава нашего города гремела. – Голос местного председателя коопторга, а в прошлом мелкого торговца, у которого Николай квартировал по рекомендации районного отдела НКВД, источал мед. Вязкие, приторные фразы текли бесконечной струей. Говоривший выдавливал их из себя, почти не прилагая усилий, как зубную пасту из мягкого тюбика.
– Так вот, любезнейший, – хотел было продолжить Ибрагимбеков, но его голос заглушил шум резко затормозившего автомобиля.
Сатова словно пружина подбросила. Ни слова не сказав хозяину и оставив его в недоумении от такого невежества, младший лейтенант рванулся во двор. И уже несколько секунд спустя усаживался в кабину грузовика.
– Трогай, ямщик! К отделу! – лихо скомандовал он водителю.
– Так туда ехать нет необходимости, – охладил его шофер.
– Как так? – лихость Николая сменилась недоумением.
– Вот вам пакет, там, как мне передал начальник, все четко обозначено: куда ехать и зачем.
Сатов торопливо разорвал конверт, вынул аккуратно сложенный лист бумаги и принялся за чтение. По мере чтения выражение его лица резко менялось. Наконец до Сатова дошел смысл написанного. В лаконичном приказе уполномоченного наркомата предписывалось немедленно произвести обыск и арестовать председателя райисполкома Ибрагимова. Указывался точный адрес. Внизу подпись. И все…
Никакого разъяснения, никакого документа на право осуществления крайних процессуальных действий, какими является как обыск, так и арест. От него попросту требовали задержать и доставить в тюрьму известного всей республике революционера, главу местной Советской власти, которого привык видеть в президиумах, чьи портреты красовались на демонстрациях здесь, в Шемахе, и в Баку.
В жизни каждого человека наступает момент выбора. Связан он бывает с самыми различными обстоятельствами, поставленными целями. Чаще всего – это житейские ситуации, поиски приложения своих сил, решение каких-либо прикладных задач. Но нередко мы сталкиваемся с выбором высшего порядка, нравственным, когда решение требует пристального взора внутрь самого себя, когда все зависит от того, что заложено в тебе, в чем суть твоя, какие истины ты проповедуешь, во имя чего живешь. Главная опора такого выбора – жизненная позиция, главный компас – совесть. Там, в кабине грузовика, стрелка этого чуткого прибора металась в груди молодого оперуполномоченного, как будто попал он в зону магнитной аномалии.
Бьется совесть, подсказывает: «Дай команду водителю ехать в управление, к уполномоченному,
