– Где Питер?!
Глава 18
«Питер…»
Не веря своим ушам, он остановился. Его рука с гроздью бананов опустилась, а потом гроздь упала на землю.
«Питер…»
Он прислушался, чтобы понять, откуда до него доносится этот голос. Глаза его наполнились слезами. Мальчик занервничал.
– Где ты?..
«Иди ко мне…»
Всего минуту назад перед Питером шел, припадая на правую ногу, Франческо. В одной руке он сжимал кейс, во второй тащил две большие грозди бананов. Но шаги его уже стихли, вся группа ушла, и Питер, бросившийся было в чащу, остановился.
«Не бойся, родной… Иди ко мне…»
Раздвинув ветви непослушной рукой, Питер сделал нерешительный шаг вперед. Он никого не увидел. Мальчик боялся сделать следующий шаг и, услышав над головой свист, поднял голову. По свисающей до самой земли ветви мангрового дерева спускалась к земле черная, как смоль, и блестящая, словно покрытая маслом, змея. Коротко посвистывая, она выстреливала длинный тонкий язык, и один вид ее неподвижных глаз сковал Питеру ноги.
Он шагнул назад, и змея замерла на ветке.
«Она не тронет тебя… Пройди мимо…»
Сглотнув сухой комок и не стряхивая с ресниц слезы, Питер медленно пошел мимо опасной гадины.
«Не бойся…»
Никто другой не смог бы заставить его сделать это, но этот голос… Он помнил его, он так просил, чтобы однажды утром у них дома он снова зазвучал бы, как звучал все время, что он себя помнил…
«Иди, Питер…»
Он прошел мимо змеи, и плоская голова ее закачалась, словно вводя себя в ярость, в десяти сантиметрах от его лица…
Он бежал не оглядываясь, цеплялся за колючие кусты, шершавые, словно кирпичная кладка, стволы пальм, он шел на голос, уверенный в том, что идет правильно. Глаза залепляла паутина, Питер смахивал с лица не успевших убежать пауков и шел, повторяя одно-единственное слово. Через шесть минут он вышел на залитую зеленым светом лужайку и, не выдержав, всхлипнул:
– Мама…
Мать, с прибранными волосами, в спортивном костюме, который он запомнил и который так шел к ее голубым глазам – синий, с широкими белыми полосами на брюках и куртке, – перед Питером стояла мама.
«Иди ко мне, малыш, – схватив его за плечи и остановив тем самым его стремительный бег, она принялась лихорадочно, точно в агонии, теребить его волосы, гладить, вглядываясь в каждую черточку его лица, сжимать руки. – Ты стал совсем большой, Питер»
– Папа ушел в лес! А я сегодня днем видел, как он попал в беду!.. Я боялся говорить ему об этом, мама, а он ушел.
«Успокойся, дорогой, все будет так, как должно быть. И даже если ему суждено заболеть, он сильный, он справится… Вспомни, как хорошо разбирается он в автомобилях»…
– Каких автомобилях, о чем ты?.. Нам нужно идти к людям, мама, – размазав по грязному лицу слезы, Питер схватил ее за руку. – Здесь очень опасно.
«Не волнуйся, Питер. Со мной ничего не случится. А сейчас уходи и никому не говори, что видел меня».
– Мама?..
«Никому, ты понял?»
– Ты не пойдешь со мной? – Питер не понимал, что происходит, и от беспомощности ему хотелось рыдать. Вот уже год, как он днем и ночью молится о том, чтобы снова увидеть мать. Он слишком большой для сказок об уходе людей на небо, но недостаточно взросл, чтобы поверить тому, что его мать в земле. И вот сейчас, когда он снова почувствовал ее запах, тепло ее рук, она велит ему уходить. – Я должен уйти, чтобы увидеть тебя?
«Да», – и Питеру показалось, что он увидел в ее глазах слезы.
Или это были его слезы?
«Питер, – услышал он, уже не видя ее из-за застилающей глаз пелены, – запомни, Питер, родной: ни ты, ни кто-либо другой из вас не должен входить в лес ночью. Что бы ни случилось, мой хороший, никогда не заходите в лес, когда на остров опускаются сумерки. И пусть на берегу всегда горит ваш костер…»
– Что мне… делать? Что… нам делать?
Он поднял глаза. Ее уже не было. На дереве, которое всего мгновение назад она заслоняла спиной, сидела древесная лягушка.
Питер развернулся и увидел то, от чего его дыхание прервалось. Он не хотел верить своим глазам. Он сделал шаг назад. Еще один…
Этот запах не было сил терпеть, а смотреть на
Питер почувствовал, как спина его покрывается гусиной кожей – так было всякий раз, когда мама вынимала его из ванны.
Он слышал, как то, что он видел перед собой, сделало глотательное движение.
Питер почувствовал приступ тошноты. Он сделал еще один шаг назад, и молниеносно бросившееся к нему Оно достало бы мальчика, если бы вдруг под Питером не оборвалась земля.
И его бы вырвало, если бы это не случилось.
У Питера перехватило дыхание во второй раз, он падал с большой высоты. Его тело крутило меж ветвей, швыряло из стороны в сторону, он переворачивался как безмолвная кукла, и полет этот был так стремителен, что в какой-то момент показался Питеру долгожданным сном… И он не знал, хочет ли он проснуться или все-таки лучше спать.
С высоты тридцати метров он упал на широкие листья карликовой пальмы – пальметто. Отскочив от них, он сломал собой несколько листьев пальмы, стоящей ниже по склону обрыва.
Повредив еще несколько пальм, чьи листья теперь веером скатывались по крутому уклону, Питер рухнул на землю и потерял сознание.
Когда он открыл глаза, то снова увидел мать.
«Что ты видел перед тем, как отец ушел в джунгли?»
– Я видел то же самое… что видел только что, мама.
Странная вонь заставила его поморщиться. Он хотел дотянуться до носа рукой, чтобы не чувствовать ее, но мать, поцеловав мальчика в лоб, положила ему на лицо ладонь.
Питер закрыл глаза и впервые за эти годы по-настоящему уснул.
Солнечный свет пролился сквозь изумрудные джунгли, и мальчик, слившись с травой, тенями и бликами, стал совершенно незаметен.
Питер был найден через два часа двенадцать минут. Столько отсчитали стрелки на часиках Дженни. Она, Левша и Франческо пошли на поиски Питера, оставив всю остальную группу строить навес. Продемонстрировавший чудеса находчивости Франческо, кейс к руке которого – в этом уже никто за малым исключением не сомневался – прилип, ступил на ложную тропу и вскоре рухнул вниз, повторяя маршрут Питера. В отличие от мальчика итальянец оказался менее гуттаперчевым и упал довольно болезненно. Рухнув с вершины последней пальмы, но при этом не выпустив из руки кейс, он упал плашмя и задохнулся. Воздух выбило из его легких, и Франческо, чувствуя, что умирает от недостатка кислорода, стал царапать землю пальцами и напрягаться, пытаясь впустить внутрь себя воздух. Когда же ему удалось это, он едва не задохнулся во второй раз – от притока спасительного, а теперь убивающего его все того же кислорода. Искусственно вызванная кессонная болезнь опрокинула его на спину, кровь отлила от головы, и впервые за все время отплытия из Кубы он забыл о кейсе.
Свистя, как треснутый фагот, он перекатился на бок и уткнулся лицом во что-то твердое. Отпрянув,
