женщина. Не болтает лишнего, не кричит без необходимости и не задает глупых вопросов. Обычно так ведут себя жены офицеров, но Николай никак не мог представить ее в этой роли.
– У тебя сумка Левши.
– Спасибо, я знаю, – она улыбнулась.
– Ее вовсе незачем тащить в джунгли.
– Левша попросил присмотреть за ней. Это значит, что я должна всегда на нее смотреть. Как же я буду делать это, если мы уйдем к водопаду, а сумка останется здесь?
– Непогрешимая женская логика. Ладно, неси, если хочешь. Но не проси потом меня тащить ее.
– И не подумаю, – Катя рассмеялась.
Они спустились вниз – как всегда, рискуя сломать ноги. Все проходы Макаров велел завалить кусками рельсов, жестяными листами и прочим хламом, оставшимся после взрыва авианосца. Как он считал, проникновение на судно посторонних ночью неминуемо приведет к обрушению конструкций, то есть тревоге. Но последние события уверили всех в том, что можно оказаться на корабле, не издав и звука. Тем не менее это была защита если не от людей, то от тварей. И теперь каждое утро люди спускались вниз, словно шагая по стеклу.
Катя не заметила, как они спустились с холма, где стоял авианосец, в ложбину. До джунглей оставалось около трехсот метров.
– Когда мы уходили, мне показалось, что Питер что-то сказал, – и Николай протянул руку, чтобы взять с плеча женщины сумку.
– Нет-нет, я понесу сама, – ей было трудно объяснить, что ношение сумки близкого человека – это некий ритуал, исполняемый ею во имя Левши. Оставь она сумку, казалось Кате, и у Левши начнутся неприятности. – Питер на самом деле сказал пару слов. Что-то о том, что сегодня джунгли не такие, как вчера.
– Интересно, что это может значить?
– Неужели что-то значить может все, что говорит ребенок?
Они опять поднялись на холм изумрудного цвета. Теперь снова – спускаться. Еще одно такое восхождение, и они выйдут на опушку, разделяющую долину и джунгли.
– Если бы Питер был простым ребенком, я бы ответил: «Конечно, нет». А что он еще сказал?
– Больше ничего.
Катей овладела странная тревога. Она не могла ее объяснить. Что-то очень похожее на приближение адреналинового криза. Когда становится ясно, что сердце сейчас зайдется дробью, воздуха станет мало и она станет беспомощной, как дитя.
Она расстегнула сумку, вынула из нее тубус и наклонилась. Одно движение – и тубус вошел в сурчиную нору.
«Я – дура?» – подумала Катя, вслед за Николаем поднимаясь на последний перед лесом холм.
«Да, я – дура», – слушая, как трепещет в груди ее сердце, решила она, закрывая глаза и пытаясь успокоиться. Как только она поднималась на пригорок, ветер тотчас облизывал ей лицо. Сейчас, когда она взошла, этого не случилось. Словно она шла по комнате.
И вдруг она, сделав очередной шаг, уткнулась грудью и лицом во что-то мягкое, пахнущее потом. От неожиданности Катя открыла глаза и увидела спину Николая.
– Что случилось? – В голосе ее послышались нотки раздражения. При любых обстоятельствах ткнуться лицом в чью-то спину, если это не путешествие по темному лабиринту, – признак глупости.
Но Николай, держа связки бутылок в опущенных руках, не делал попыток ни заговорить, ни двинуться вперед.
Недоумевая, Катя вышла из-за него и остановилась, словно наткнувшись на чью-то спину во второй раз.
Перед ними стояли четверо. Трое высоких, крепких молодых людей с полным безразличием в глазах. И чуть впереди – мужчина в светлых брюках и белой рубашке. На фоне пятнистых униформ своих подчиненных он выглядел странно и даже нелепо. Но разве не странно появление этих людей в долине, в ста метрах от джунглей, когда еще полминуты назад их там не было?
Катя рассмотрела троих в форме. Обутые в высокие ботинки, в руках они держали автоматы с короткими стволами. Такие автоматы, похожие на огромные пистолеты, она не раз видела в фильмах. Песочного цвета куртки и брюки с пятнами неразборчивого оттенка, скуластые загорелые лица…
Уже полминуты прошло, а она, огромными от изумления глазами рассматривая людей, не могла выдавить из себя ни слова. В том же состоянии находился и Николай. Насытившись паузой, мужчина то ли усмехнулся, то ли поморщился и сделал шаг вперед. Взгляд его, опущенный под ноги, был напряжен.
Подняв руку, мужчина почесал висок. Катя не могла не заметить, как на пальце его в солнечных лучах сверкнул в оправе из белого золота большой изумруд.
– Здравствуйте, Катя. Доброе утро, Николай, – и незнакомец, наконец, удостоил их взглядом. – Сегодня замечательный день. В такие дни Блок любил писать лирику.
– Кто вы?
Посмотрев на Николая, мужчина рассмеялся:
– Нет, не это, ох, не это вы хотели спросить! Вопрос, первым просящийся из вас наружу, звучит так: «Как они здесь появились?»
– Ну, пускай так, если отвечать вам удобнее на свои вопросы, а не мои.
Мужчина посерьезнел. Протянув руку, он посмотрел в сторону, как делают люди, не терпящие возражений, и приказал:
– Отдайте мне эту сумку.
Она уже давно рассматривала его, пытаясь заставить себя вспомнить, если только этот человек хоть раз появлялся в ее жизни. Но все ее попытки не имели успеха. Эти черные, вьющиеся, небрежно зачесанные назад волосы, давящие пространство перед собой упорством взгляда глаза, квадратную, похожую формой на пачку сигарет челюсть она видела впервые.
– А если не отдам?
– Тогда я велю ее у вас отнять. Но в этом случае вы испытаете боль.
Сняв с плеча ремень сумки, она швырнула ее перед собой. Один из парней в форме тут же выделился из строя, вышел вперед и, резко наклонившись, схватил.
Приняв сумку, мужчина в белой рубашке расстегнул замок. Он смотрел на Катю, не отрывая взгляда. Так же отстраненно от главной своей цели он взялся за отвороты и перевернул сумку вверх дном.
Встряхнул, убеждаясь, что она пуста. Потом все-таки проверил внутренние карманы. Вспорол дно вынутым из кармана ножом. От его щелчка Катя вздрогнула, но на мужчину это не произвело никакого впечатления. Он словно резал хлеб перед обедом – деловито и не торопясь. Теперь он решил заняться высыпавшимся содержимым. Сумка улетела в сторону, мужчина опустился на колено.
Он брал в руку каждый предмет и, не найдя в нем знакомых черт, бросал в сторону. Лосьон, станок для бритья, блок запасных лезвий, пропитанная потом, да так и высохшая майка. Катя видела, как он взялся за нее руками, подержал и бросил. А потом пальцами той же руки вытер уголки губ. Мужчина был, вероятно, не из брезгливых.
Некоторое время он стоял на колене неподвижно, словно спринтер, готовый вот-вот сорваться со старта. Потом все-таки расслабился и поднялся на ноги.
Эти паузы стали раздражать Катю. Если бы не ледяное спокойствие Николая, во взгляде которого она не видела страха, а лишь покой, она давно бы уже закатилась в истерике. Собственно, ничего, что могло бы стать причиной ее, не было. Все происходило в совершенно доброжелательной обстановке. В какой-то момент этот черноволосый человек показался ей папой, проверившим ранец своего сына перед занятиями. Обычный поступок заботливого родителя, знающего своего пострела и опасающегося, как бы он не принес на урок дохлую крысу.
Но Катя раздражалась все сильней. Понятно, что перед ней – один из виновников всех бедствий. Тут уже и спрашивать не нужно…
И Катя вдруг догадалась. Почему нервничает по нарастающей, как крепнет в своем движении тот самый адреналиновый криз. Все дело в том, что это была не спокойная обстановка. Эта была самая кошмарная обстановка из всех, в которых ей пришлось побывать. И даже тот пожар в офисе, и их стояние с Левшой
