Берендей вздохнул. Хмель развязывал ему язык, и он запросто мог болтнуть лишнего.
- Хорошо. Вам я расскажу. Только не говорите об этом Юльке. Обещаете?
- Обещаю.
- Я обходил лес - я часто обхожу лес. Вот этот лес, который за окном кухни. Он кончается здесь, а начинается около моего дома, километров семнадцать отсюда по дороге. И за мной кто-то погнался, я не видел, кто: я просто убегал. И добежал до вашего дома. Кстати, я и ватником вашим без спросу пользуюсь, потому что свой скинул в лесу.
- Ватниками здесь все без спросу пользуются. Ну и…?
- Когда вышел из леса, увидел ребят и салют. Хотел напроситься в компанию, но никто не заметил, что я со стороны пришел. Наверное, потому что в свитере был. Вот и все.
- Слушай, так сколько же ты пробежал?
- Километров десять.
- Ты можешь пробежать десять километров по снегу? В лесу?
«Ну вот, - подумал Берендей, - уже начал болтать лишнее».
- Могу. Я с детства в лесу живу.
Она восхищенно покачала головой:
- Это здорово… Ты думаешь, за тобой гнался медведь?
- Вообще-то я сомневаюсь. Я ведь его не видел, только слышал. Дело в том, что человек не может бежать быстрей медведя. А я, выходит, бежал быстрей.
Он снова чуть не назвал его бером.
- Выходит. Ты спать еще не собираешься?
- Да нет, - Берендей смутился. - Можно мне у вас помыться? Я… покойника тащил, мне до сих пор кажется, что он… Что от меня мертвецом пахнет.
- Мог бы не спрашивать. А я пойду спать. Когда молодой была, как Юлька, могла ночь напролет гулять. А сейчас уже не могу.
Она поднялась и потянулась.
- Там полотенца висят, любое бери, я чистые повесила.
Берендей кивнул.
- Ну что, спокойной ночи? - она улыбнулась. Как будто потрепала его по волосам.
- Спокойной ночи, - ответил он.
Берендей зашел в ванную и хотел открыть воду, когда услышал за перегородкой отчетливые голоса.
- Да ты что? С ума сошла? Ты видела, во что он одет? - это явно говорила Людмила.
Берендей замер. Надо было немедленно включить воду, за шумом воды он не услышит их голосов. Но рука не желала этого делать.
- Ну и во что?
- У него джинсы за пятьсот рублей, и свитер, небось, самовяз.
- Людка, таких джинсов не бывает.
- Ага, ты слишком хорошо живешь, поэтому не знаешь. На любом вещевом рынке.
- А самовяз сейчас в моде, между прочим.
- Он в моде, когда тебе его за пять тысяч под заказ связали. А когда бабушка три старых распустила и новый сделала, это, прости меня, совсем другое.
- Людка, ты говоришь такую ерунду! Ну при чем здесь деньги! Ну при чем здесь стоимость одежды!
- А он и как мужик мне не нравится. Мне нравятся брутальные мужчины. Вроде Ивана, царство ему небесное.
- Это Иван брутальный? Да он в жизни сам копейки не заработал.
- А при чем здесь деньги? Я про внешность говорю. А зарабатывать ему и не надо, у его папаши денег на десять жизней накоплено.
- Ой, Людка, как я влюблена!
Берендей открыл воду - это было слишком. Достаточно для того, чтобы почувствовать себя подлецом. Он больше никогда не будет пить. Но, черт возьми, он услышал это! И будь что будет. И пусть приходит бер, и пусть она ему не пара, и пусть они завтра расстанутся и больше не увидятся никогда. Но он будет знать, что она тоже… Он не смел даже мысленно произнести того слова, которое с легкостью сказала она.
Когда он вышел из ванной, девчонки сидели на кухне и пили чай. Он подошел к ним, наклонился к Людмиле и тихо, чтобы не услышала Юлька, шепнул ей на ухо:
- Мои джинсы стоят восемьсот рублей.
Людмила смутилась, но Берендей улыбнулся ей и подмигнул.
- Юль, можно тебя на минутку? - спросил он и, повернувшись к Людмиле, добавил: - Я верну ее через пять минут, обещаю.
В окна гостиной не сочился синий свет далеких фонарей, как это было вчера, но елка все так же поблескивала в углу, отыскивая в темноте случайные капли света.
- Смотри, здорово, правда? - Берендей забыл, что она не так хорошо видит в темноте, как он сам.
Она почему-то дрожала, когда он легко приобнял ее за плечо.
- Тебе все еще хочется чего-нибудь волшебного? - спросил он шепотом.
Она кивнула.
Он повернулся к ней лицом, нагнулся и поцеловал. Он хотел слегка коснуться ее губами, но не удержался. А потом почувствовал ее руки на своих плечах и неумелое подрагивание губ - она отвечала.
Берендей прижал Юлькину голову к груди, перебирая ее волосы.
- И пусть приходит бер, - шепнул он.
И не успел он это сказать, как понял, что бер пришел: Берендей ощутил его присутствие так же ясно, как чувствовал Юлькины волосы под рукой. Но вместо звериного рыка раздался отчетливый стук в окно: стучали в «красную» комнату, но это было слышно и в гостиной. И бер так стучать не мог. Так стучит человек. Кулаком.
Антонина Алексеевна, бормоча со сна что-то неразборчивое, поднялась и направилась на веранду.
И внезапно Берендей все понял. И кинулся ей наперерез, но не успел: она подходила к двери.
- Не открывайте! - крикнул он. - Не открывайте! Это не человек!
Леонид проснулся ночью в палатке, среди запретного леса, и впервые подумал, что они нарушают закон. И если их обнаружат, то неприятностей у них будет больше чем достаточно. Одно дело - войти в погранзону: не такое уж и нарушение - выяснят все и отпустят. И другое дело, если их поймают за руку с медвежьей шкурой (сразу договорились, что тушу брать с собой не будут, закопают на месте). Вот тут все будет зависеть от того, возьмет инспектор денег или нет. Если не возьмет, несладко им придется.
Рядом храпел Валерка, университетский его дружок. Валерку не волновали вопросы с законом, он не сомневался: их дело выгорит, а трудности на пути только придают остроты ощущениям. В соседней палатке спали их проводник и Валеркин сослуживец. Они тоже ни в чем не сомневались, проводник уже не в первый раз водил охотников на этот участок - и все сходило с рук.
Но тревога, разбудившая Леонида, росла и не давала уснуть. Трус не играет в хоккей, но встреча с медведем теперь не представлялась ему веселым приключением. Он видел, как выглядят медвежьи когти: кривые и острые, словно ножи. И оскаленная пасть зверя навязчивым кошмаром являлась и являлась перед глазами. Леонид бы ни за что не признался товарищам в своих страхах, но все спали, и рядом не было никого, перед кем нужно притворяться.
Ему послышалось, что рядом с палаткой кто-то ходит: тяжелые, но почти неслышные, осторожные шаги. А если медведь видел их вчера и решил напасть первым, пока они спят и у них нет под рукой оружия? Что делать тогда?
Было неловко будить Валерку из-за беспочвенных подозрений. Леонид нащупал ружье, лежащее в изголовье, и немного успокоился. Сердце билось громко, так что медведь мог и услышать его стук. Леонид подтянул ружье к себе, чтобы в случае чего стрелять, но, как он ни старался затаить дыхание, Валеркин храп все равно разносился далеко по лесу.
Леониду было стыдно, стыдно больше, чем страшно. Он обливался потом, ощупывая ореховое ложе
