- Нет, Охто, - неизменно отвечал тот, - никогда. Пусть от меня не много пользы, пусть я буду тебе мешать, но я никуда не уеду.
- Малыш… Как ты не понимаешь! Они ведь побоятся тронуть меня и начнут с тех, кто мне дорог! Ты делаешь меня уязвимым!
- Пусть. Это тебя немного отрезвит. Может быть, ты начнешь думать, когда что-то делаешь.
- Я, по-твоему, не думаю, что делаю? - обиделся колдун.
- Ты лезешь на рожон! Вместо того чтобы приносить пользу, ты борешься с тенями, которые тебе не по зубам! Охто, они убьют тебя!
- Они убьют меня только за то, что я существую, и неважно, как я буду себя вести. Они никогда не примирятся со мной, никогда. Это вопрос времени.
- Но ведь Невзор до сих пор жив, и ничего!
- Невзор… Невзор просто не попался им на узкой дорожке, - усмехнулся колдун, - и потом, он очень осторожен.
- Вот именно! Охто, пожалуйста, ну давай ты тоже будешь очень осторожным! Ты же не хочешь, чтобы они убили меня, правда?
Колдун вздохнул:
- Ты хитрый, трусливый маленький негодяй.
- Да! Да, я хитрый и трусливый! - засмеялся Лешек. - Поэтому я никуда не поеду.
Колдун не стал мешать крещению, тем более что из монастыря прибыли дружники Дамиана и множество иеромонахов. Но, оставив двух иереев, трех дружников и мальчиков-певчих, на следующий день они убрались обратно в Пустынь.
Весь день крещения колдун провалялся на кровати, уставившись в потолок, и только вечером вышел искупаться, сказав Лешеку, что тот во всем виноват. Сейчас бы не крещение было в селе, а торжественное изгнание монашества с Пельской земли.
- Охто, ты сам понимаешь, что это ерунда, - Лешек жалел его, да и сам не сильно радовался приходу монахов.
- Да понимаю, малыш, понимаю… И горящих домов видеть не хочу, и изрубленных тел - тоже. Я бессилен, это и выводит из себя!
Однако, когда пришло время колдовать, он словно забыл все свои обещания.
- Тяжелое лето, - сказал он Лешеку. - Иногда, бывает, и без колдовства неплохо обходится, а в это лето не обойдется. Дожди идут, много дождей. Всегда просил дождя - а теперь облака надо разгонять. Не понравилось нашим богам крещение. Оставайся дома, ладно?
- Нет уж! Чтобы они взяли тебя голыми руками? Беззащитного? - вскинулся Лешек. - Ты плохо-то обо мне не думай. Ты считаешь, я монахов сильно люблю?
- Хорошо, хорошо. Поехали.
Колдовал колдун в открытую, не таясь, и его песня силы разносилась над полями далеко и зычно. В Безрыбном дружники выследили его, и вместе с ними к месту колдовства явился иеромонах - просвещать темный народ божьим словом. Только они опоздали: колдун успел допеть свою песню и уйти в небеса. Люди, удерживавшие взглядами белое пламя, в испуге расступились перед вооруженными всадниками, и иерей выступил вперед с обличительной речью.
Он говорил о врагах рода человеческого, об их хитрости и коварстве, о том, как просто смутить неискушенную душу, как просто толкнуть ее в адово пламя. И указывал при этом на костер. Лешек, стискивая рукоять меча, доверенного ему колдуном, стоял ни жив ни мертв и боялся, что пламя упадет и колдун не успеет попросить богов об урожае, тем более что в этот раз просить было тяжело.
Но вдруг краем глаза Лешек заметил шевеление возле костра и думал, что колдун упал, что люди не удержали его наверху. Иеромонах размахивал руками и продолжал говорить, когда у него за спиной на четыре лапы медленно встал огромный медведь, охранявший колдуна. За много лет это случилось в первый раз - обычно медведь лежал неподвижно, уткнувшись носом в костер, глаза его оставались прикрытыми, и Лешек давно перестал думать о нем как о живом, настоящем звере.
Святой отец стоял к зверю спиной и догадался о том, что происходит нечто ужасное, только когда дружники, испуганно крестясь, осадили коней. Медведь же тем временем поднялся на задние лапы и, когда иеромонах оглянулся, издал могучий рев, нависая над его головой. Святому отцу не хватило силы даже для крестного знамения: он присел, накрыл голову руками и, тоненько закричав, оступился и колобком скатился с холма под ноги лошадям. Медведь опустился на четыре лапы и медленно двинулся в сторону монахов, угрожающе рыча. Перепуганные кони взвились на дыбы, люди разбежались в стороны от разящих копыт, и дружникам не удалось их удержать - один из них упал, а двоих лошади понесли в поле. Иерей, шепча слова молитвы, отползал от холма, но медведь не стал долго его преследовать и вернулся на место: улегся носом к костру и прикрыл глаза, словно ничего не случилось.
- Вернитесь! - крикнул Лешек. - Вернитесь скорей! Пламя упадет!
Круг снова сомкнулся, а монахи, проклиная колдуна и обещая ему адские муки, в страхе покинули холм. Надо сказать, больше никогда они не пытались приближаться к месту колдовства.
Колдун вернулся на рассвете как всегда усталым, долго пил и дрожал от холода, а потом рассказал Лешеку, что чуть не упал вниз.
- Знаешь, это, конечно, несмертельно, но очень неприятно. Я падал дважды. Один раз, когда меня вниз сбросил Змей, и еще раз - в юности, когда слегка переоценил свои силы. И каждый раз несколько дней лежал без сознания. Вот был бы монахам подарочек…
- Я бы увез тебя домой. И, знаешь, монахам медведь совсем не понравился, я думаю, они тебе его припомнят.
- Медведь поднимался? - удивился колдун. - Такого ни разу не было на моей памяти. И на памяти моего деда тоже. И… какой он был?
- Он был большой и страшный, Охто!
- Что ж… Значит, мои предки хранят меня надежней, чем я думал, - колдун погладил рукой медвежью шкуру.
К осени колдун свыкся с мыслью о крещении Пельских земель. В конце лета, перед самой распутицей, к нему приезжал один из иереев и пытался запугать, но, при всей ненависти к монастырю, колдун проявил чудеса осторожности (или хитрости), и расстались они договорившись: колдуну не мешали колдовать и лечить людей и скот, а он в ответ не мешал братии проповедовать.
- Малыш, я противен сам себе, - сказал колдун, когда иерей уехал, и весь вечер пил мед, пока не захмелел настолько, что упал с лавки.
Лешек уложил его в постель, но колдун все равно продолжал бормотать себе под нос о том, что это ерунда, что никакой договор ему не поможет. И не стоило опускаться до уступок: он бы и так колдовал и лечил. Надо было гнать монаха со двора, а не беседовать с ним о мире и дружбе.
- Я не знаю, что мне делать, малыш, - шептал он. - Я не боюсь смерти, но ведь вместе со мной из этих земель уйдет знание. И никто не защитит людей от болезней, и никто не объяснит им… и никто не поможет…
Наутро, с тяжелой головой, колдун начал писать книгу. Он ни разу не пробовал этого делать, только переписывал чужие, и долго думал, и стирал написанное, так что испортил несколько листов, протерев их до дыр. У Лешека было уже три книги с песнями, он гордился ими и перелистывал их, любуясь стройными рядами букв и нотных крюков.
- Охто, не торопись, - посоветовал он колдуну, - вспомни, как я писал первые песни. Ты сначала реши, что ты хочешь написать.
- Все! В том-то и дело, я хочу написать все!
- Выбери главное. То, чего нет в других книгах. Хочешь, я тебе помогу?
Выяснилось, что записать надо не так уж и много, если хорошо перед этим подумать. Увы, Лешек ничего не понимал в календарях и таблицах, которые колдун вырисовывал сначала на бересте, а потом переносил на пергамент.
Они работали больше двух месяцев, и колдун, проснувшись, умывался и садился за стол. Без матушки им приходилось тяжело, и Лешек взял на себя хозяйство. Осень была дождливой, словно все то, что боги не
