пусковым оборудованием.
Задача «стреляющего» в том и состоит, чтобы обеспечивать ритм запуска при нормальной работе всех ее стартовых систем или суметь мгновенно заметить и понять появление каких-либо отказов и отклонений в их функционировании. И в считанные секунды выдать для исполнения такие команды, которые обеспечат успешный запуск ракеты.
Воскресенский безотрывно наблюдал в перископ за ракетой, лишь изредка бросая взгляд в мою сторону. Было заметно, что томится ожиданием. Будучи внешне несколько рыхловатым и флегматичным, он на самом деле обладал какой-то взрывной силой. Стоило ему взяться за рукоятки перископа, как он весь преображался. Воскресенский глубоко знал «секреты» ракетной техники, обладал огромным опытом и исключительной интуицией. Леонид Александрович был испытателем «божьей милостью» и у самого Королева пользовался непререкаемым авторитетом. Я у него тоже многому научился.
Истекала минутная готовность. Королев не выпускал из рук микрофон связи с Гагариным. Операторы выполняли последние предстартовые операции. «Автомат управления дальностью настроен и к полету готов!» — последовал доклад. Стрелка хронометра медленно завершала свой последний оборот. Обведя глазами пультовую, я едва успел ухватить обращенный на меня взгляд Королева. И сейчас помню его немигающие глаза, чуть-чуть побледневшее и словно окаменевшее лицо. «Да, нам тяжело, а ему во сто крат тяжелее!» — мелькнуло у меня в голове, но для эмоций уже не оставалось времени.
Крепко сжал рифленые рукоятки перископа, сжал так, что от напряжения побелели пальцы. Выждав, когда секундная стрелка на мгновение задержалась на нуле, подал команду:
— Ключ на старт!
— Есть ключ на старт! — отозвался оператор пульта центрального блока и ладонью руки вогнал в гнездо блокировочный ключ.
— Протяжка один!
— Продувка!.. — следя то за движением стрелки хронометра, то за ракетой, подавал я одну за другой команды, а на пульте вспыхивали все новые и новые световые сигналы.
Ладони вспотели, но разжать пальцы я не мог. По спине промеж лопаток потекла тонкая струйка пота…
— Слушай, не тяни резину, — не выдержал длительной паузы Воскресенский. — Пошли дальше, чего зря стоять!
Даже сквозь бетон бункера со старта доносился едва уловимый шум — это шла продувка камер сгорания двигателей сжатыми газами. Спешка здесь ни к чему, да и в графике было заложено определенное время.
— Есть ключ на дренаж! — повторил мою очередную команду оператор и повернул ключ.
В перископ было видно, как у дренажных клапанов, словно ножом, отсекло клубы конденсата, и они на глазах растаяли. Исчезли и оптические искажения, ракета стала еще стройнее.
Королев спокойно, словно ничего особенного не происходило, вполголоса вел разговор с космонавтом, а в ответ доносился неунывающий голос Юрия Гагарина. За ним ощущалась и его улыбка, и его волнение. Он тоже с нетерпением ждал момента взлета.
— Пуск!
По этой команде от борта ракеты мягко и плавно, как в замедленном фильме, отошла кабель- заправочная мачта. Теперь чуть больше десяти секунд отделяло меня от решающего мгновения.
Слежу, как стрелка хронометра рывками отсчитывает секунду за секундой. «Три… две… — в такт стрелке веду отсчет времени. — Пора!»
— За-ж-ганье! — вместо «зажигание» выстреливаю последнюю команду, и вместе с отвалом верхней кабель-мачты под ракетой вспыхнуло багрово-красное пламя. Некоторое время вперемешку с черным дымом оно, как живое, билось между «быками» и отражающим экраном старта, прорываясь отдельными языками наверх, «облизывало» баки ракеты и конструкции старта. Глухой гул запустившихся на «предварительную» ступень ракетных двигателей походил на звук примуса, только многократно усиленный.
— Вроде все в порядке, — говорит мне Воскресенский, не отрываясь от перископа. — Все двигатели запустились. Видишь?
— Есть «промежуточная» ступень! — отозвался оператор пульта, подтверждая загорание еще одного транспаранта.
Пламя под ракетой стало ослепительно белым, и в котлован старта обрушилась мощная струя газов из сопел двигателей. Взметнулись огромные клубы дыма и пыли. Двигатели ревели во всю свою исполинскую мощь, а бункер содрогался мелкой дрожью.
С ракеты слетели куски и даже пласты покрывавшего ее снега. В окулярах перископа она на некоторое время даже потеряла свою стройность и привлекательность. Двигатели набирали силу, сотрясая ракету.
— Есть главная ступень!
— Есть контакт подъема!
Загоравшаяся было световая «дорожка» транспарантов внезапно погасла. Это оторвались от хвоста ракеты разрывные штекера, до последнего момента связывающие ее с землей.
— Подъем! — каким-то торжественным, звонким голосом уже не докладывает, а кричит оператор центрального пульта пуска.
Движения ракеты еще не видно, но несущие стрелы, до сих пор поддерживающие ее «под мышки», вдруг резко, в доли секунды, раскинулись в стороны, освобождая ей путь. Какое-то мгновение ракета, кажется, висит в воздухе, но вот медленно, а потом все быстрее устремляется вверх, обрушивая на старт бушующий факел пламени. Рев двигателей, подобный раскатам грома, сотрясал степь. От него и бункер не просто дрожит, а сильно содрогается. От перепада давления у всех, кто в пультовой, закладывает уши…
— Поехали-и! — по-мальчишески звонко, залихватски звучит рвущийся из динамика голос Юрия Гагарина.
От ощущения всей значимости момента, какого-то очень теплого чувства к космонавту, от того, что все самое сложное уже позади и все идет как нельзя лучше, глаза подергиваются такой неожиданной и совершенно ненужной сейчас влажной пленкой.
В пультовой не умолкают динамики, в темпе «лета» передавая репортаж с телеметрических станций космодрома:
— Полет нормальный!..
— Давление в камерах устойчивое!..
— Идет отработка программы тангажа!..
На слова информатора накладывается голос космонавта:
— «Заря», я — «Кедр»! Вибрация учащается, шум несколько растет! Самочувствие хорошее… Перегрузка растет дальше!
Ракета стремительно удалялась от старта. Огненный факел с каждой секундой терял свою ослепительную желтую окраску, превращаясь в белесый инверсионный след. Истекли и секунды, столь волнительные и тревожные для нас с Воскресенским. Стал ненужным и телефон с красной трубкой, стоящий рядом с Королевым.
«Тем лучше!» — подумал и улыбнулся про себя.
В перископ даже при шестикратном увеличении ракета выглядела совсем небольшой сверкающей стрелкой. Еще несколько десятков секунд, и тянувшийся за ней инверсионный след внезапно сузился, потерял у своего начала яркость и прервался. А сама она враз «похудела», распростившись со своими четырьмя «боковушками». В небе на какой-то момент образовался серебристый крестик, потом он так же быстро исчез.
— «Заря», я — «Кедр»! Кончила работу первая ступень! — моментально отреагировал Юрий Гагарин. — Спали перегрузки, вибрация… Разделение почувствовал… Работает вторая ступень, все нормально!..
Смотреть в перископ стало уже неинтересно. Силуэт ракеты с едва заметным следом был плохо виден. Теперь все внимание в пультовой было уделено телеметрическому репортажу и переговорам Королева с Гагариным..
